Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев"

том, что эта тарабарская грамота исключает возможность пользоваться какими-либо случайно попавшимися в руки негласными источниками, она ставит военного агента в полную и грустную зависимость от добросовестности и от патриотической щепетильности японца-переводчика. Вообще даже в самых невинных вещах. Положение военного агента может быть поистине трагикомическим. Представьте себе, что вам предлагают приобрести весьма важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи, и что для вас нет другого средства узнать содержание этой рукописи, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник (бывший драгоман г. Буховецкий), знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть загадочное содержание японского манускрипта. Поэтому для военного агента остаётся лишь один исход – совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких quasi-секретных письменных данных, тем более, что в большинстве случаев предложение подобных сведений со стороны японцев будет лишь ловушкой. С другой стороны, опыты обращения иностранных военных агентов за сведениями в соответствующие органы военного управления всегда оканчиваются полной неудачей»[128].

«На самые заурядные вопросы, – продолжал военный агент, повествуя о проблемах получения разведывательной информации гласными способами с официальных позиций, – в лучшем случае получается уклончивый ответ и чаще – категорический отказ со ссылкою на существующие будто бы правила, воспрещающие сообщение подобного рода сведений. В этом отношении, насколько мне известно, японские военные власти не делают различия между представителями всех вообще иностранных армий. Отсюда следует, что военному агенту в Японии, за весьма редкими исключениями, приходится довольствоваться теми недостаточными фактами и сведениями, которые публикуются официально или появляются в периодической печати, в виде отчётов, приказов, положений, сторонних сообщений и заметок. Всё, что можно потребовать от военного агента, это быть au courant всех сведений и источников, появляющихся гласно в печати. Всё прочее – желательно, но не обязательно»

Мнение Янжула подтвердил его преемник на посту военного агента в Японии Генерального штаба полковник Б. П. Ванновский. В одном из своих донесений последний привёл следующий случай. После года хлопот и настояний ему удалось, наконец, получить из японского военного министерства «Учебник по военной администрации». При ознакомлении с учебником оказалось, что его содержание представляет собой «краткий, несвязный, неточный, непоследовательный пересказ ряда военных постановлений, иногда, совершенно второстепенных, причём все точные данные, цифры и штаты были опущены, а о вопросах комплектования сказано, что они секретны и будут изложены ученикам военной школы устно»[129].

Те же жалобы поступали и от наших военно-морских агентов. «Условия, среди которых мне приходится действовать, – писал лейтенант А. Г. Чагин в Петербург 12 марта 1897 г. – продолжают быть неблагоприятными отчасти по политическим причинам, отчасти вследствие исключительной японской замкнутости, подозрительности и европейце-ненавистничества, а к нам, русским, в особенности. Раз вопрос касался чего-нибудь более серьезного, то мои просьбы либо обходились молчанием, либо удовлетворялись в такой ничтожной степени, что граничило с отказом»[130].

«Работа русских официальных агентов в Японии (особенно военных и морских), – утверждал чиновник российского Министерства финансов Л.В. фон Гойер, несколько лет работавший в Токио накануне Русско-японской войны, – крайне затруднена тем обстоятельством, что японцы слишком близко и тщательно за ними следят. Мне достоверно известно, что к каждому русскому агенту японское правительство приставляет пять или шесть агентов, которые днём и ночью за ними следят. Каждый шаг, каждое движение их было известно. За всеми лицами, с которыми они имели сношение, также бдительно наблюдали»[131]. «Никогда русскому агенту, – утверждал Гойер, – не удастся нанять в Токио, Иокогаме или где-нибудь в стране действительно порядочного шпиона, а если случайно удастся, то десятки японских сыщиков, окружающих его, быстро поймут это и теми или иными средствами удалят его. Были примеры, когда русские агенты получали интересные сведения, но, увы, в большинстве случаев они шли прямо из Генерального штаба». Опираясь на свои наблюдения, Л. В. Гойер приходил к пессимистическому выводу, что «русские, да и все иностранные, военные и морские агенты в Японии играют лишь роль представительскую, – серьёзных, секретных сведений они никогда не соберут».

С подобными, если не большими трудностями, пришлось встретиться советским военным разведчикам «под официальным прикрытием», не говоря уже о разведчиках-нелегалах. Оперативная обстановка в Японии 1930-х годов по-прежнему отли чалась от стран Западной Европы, Америки и Китая и в целом являлась весьма неблагоприятной для нелегальной деятельности разведчика-европейца.

Розыском крамолы и борьбой со шпионажем занимались главным образом два органа – кэйсацу (полиция), которой ведало Министерство внутренних дел, и кэмпэйтай (военная жандармерия в составе военного министерства), созданная в целях обеспечения «военной безопасности» в Японии.

В 1911 году при департаменте полиции МВД был создан специальный отдел – токубэцу кото кэйсацу – особая (специальная) высшая полиция, – сокращённо токко, секретная служба, состоявшая из многочисленных отделов: печати, цензуры и наблюдения за общественным порядком, отдела общественной безопасности. Отдел общественной безопасности состоял из секторов, в том числе по надзору за левым движением и корейцами, проживавшими в Японии; иностранного отделения, осуществлявшего надзор за иностранцами[132]. Токко пользовалась особыми правами, а её сотрудники – особыми привилегиями.

Особое и весьма привилегированное положение занимала и кэмпэйтай – военная жандармерия. К 1930-м годам кэмпэйтай значительно расширила сферу своей деятельности, охватив область политики и идеологии. Важнейшую роль в этом сыграл генерал Тодзио Хидэки – начальник штаба японской Квантунской армии (1937 – 38 гг.); заместитель военного министра (1938 – 39 гг.); военный министр (июль 1940 г. – октябрь 1941 г.). По словам одного из ближайших сподвижников Тодзио, к концу 30-х годов кэмпэйтай «стала приобретать политическую силу, и, когда Тодзио стал военным министром, она приобрела чрезвычайное сходство с тайной полицией»[133].

Система тотальной слежки за населением с помощью так называемого института гонингуми (пятидворок), основанного на принципе круговой поруки, взаимного наблюдения и тайных доносов, введённая ещё в годы феодализма, почти в неизменном виде сохранилась в Японии и в первой половине XX века.

В 1930 г. императорское правительство обратилось к населению с предложением сообщать всё, что дошло до их сведения. Газета «Осака Майнити» писала в этой связи: «Недавно полицейские власти Токио объявили, что „отныне они охотно будут получать тайные сообщения от граждан“, что означает создание общенациональной системы шпионажа, доноса и полицейского наблюдения. Эта система даст возможность злым людям наносить ущерб другим ради мести»[134].

Основные трудности, с которыми сталкивался нелегал-европеец, определялись следующими особенностями условий жизни и деятельности в Японии:

– незначительное (по сравнению с другими странами) число иностранцев;

– ограниченное правовое положение иностранцев;

– резко выраженный национализм, широкая пропаганда недоверия и подозрительности по отношению к иностранцам как к возможным шпионам;

– расовые различия европейцев и японцев, резко выделявшие европейца из среды местного населения и делающие его легко доступным объектом наблюдения