Читать книгу - "Генеральская дочь - Мелания Соболева"

— Ну я как познакомлюсь, расскажу тебе, какая она, — весело сказал он, и я сжал рюмку чуть крепче, как будто в пальцах была не стекляшка, а чья-то шея. — Костян, не лезь к ней, — процедил я тихо, почти ласково, но в голосе моем был тот металл, что звенит перед тем, как лезвие входит в плоть. Он прищурился, как будто услышал что-то, что я не говорил.

— Я понял, брат, — усмехнулся он, глядя на меня с этим своим выражением, где все сразу — и дружба, и подозрение, и тот самый сарказм, который вырастает между людьми, прошедшими ад.

— И что же ты понял, умник? — закатил я глаза, сделал вид, что раздражен, но сам знал — сейчас врежет, прицельно, как всегда.

— Ты уже запал на нее, и врешь, что не знаешь, — ответил он и улыбнулся, как будто только что выиграл в покер на мои последние деньги. — Ай, старик… нельзя так врать и не краснеть.

И я не ответил. Потому что если бы начал — не остановился бы. Потому что он прав. Потому что я действительно не знаю, кто из нас поехавший — она или я. Потому что когда ее нет рядом, воздух как будто легче, но внутри пусто. А когда она рядом — все вокруг гремит, как ржавые ворота в мясном цеху. Но это неважно. Главное — держать дистанцию. Хотя бы попробовать. А остальное — потом.

* * *

Следующий день начался не с кофе, не с сигареты на балконе и не с пустого созерцания улицы — а с совещания, тяжелого, как перегар после трехдневной пьянки. Кабинет, как всегда, вонял пылью, прокуренными шторами и дешевым освежителем воздуха, которым пытались убить дух разложения, но он жил, цеплялся за стены, врастал в кожу. Мы сидели впятером, лица кислые, взгляд у каждого — как у бойца перед вылазкой: не боится, но знает, что могут не вернуться. Главный стоял у окна, покачивая плечами, будто раздумывал, говорить ли прямо или смягчить углы, но потом, как обычно, рубанул по живому.

— Труп, которого вытащили три дня назад, скорее всего, не случайный. Почерк, по слухам, не новый. Все указывает на одну компанию, про которую мы уже пару месяцев шепчемся. Кликуха у главного — Бешеный. Кто он такой — хрен его знает. Информации почти нет, только хвосты. Все, что мы можем сказать — это то, что эта сволочь не работает в одиночку и явно ни хрена не новичок.

Он отошел от окна, медленно, с видом человека, который сейчас бросит в нас мокрую тряпку с грязью. Мы переглянулись. Кто-то достал блокнот, кто-то просто нахмурился. Я сидел с откинутой спиной, не писал, не кивал — слушал. Впитывал, как губка масло.

— Есть данные, — продолжил главный, — что в районе Старой промки в последние недели участились перестрелки. Тихие. Ночные. Без вызовов, без тел. Кто-то убирает конкурентов. Или чистит территорию. Есть запах нелегального оружия, слива инфы и очень четкой, почти военной работы. Мы пробили по базе — ничего. Чисто. Как будто привидения воюют.

Я сжал зубы. Привидения не воюют. Привидения не ломают пальцы. Это живые. Кровавые. Чертово мясо, которое знает, как убирать — и не оставлять следов.

— Одного мы знаем точно. Этот Бешеный — не кличка с улицы. Его боятся. Он ходит между делом, между слов, но где появляется — там кто-то исчезает. Пацаны с улицы молчат, будто сговорились. Либо куплены, либо боятся так, что писать боятся.

Главный сел, потянулся за водой, отпил и посмотрел на нас, как генерал перед штурмом.

— Нам нужна зацепка. Хоть одна. Кто-то что-то слышал — говорите. Кто-то где-то видел — ищите. Это уже не районные потасовки. Это не пьянь с ножами. Это, возможно, новая структура. Без имени. Без морали. И с хреновой силой за спиной.

Я склонился вперед, заглянул в папку. Фотки были мутные, распечатки как из факса девяностых. На одной — труп, глаза полуоткрыты, рот набит водорослями, как будто он пытался кричать под водой. На другой — карта района, закрашенная красными кругами. Перестрелки, пропажи, нелегальные сделки. Все указывало на одну точку. Я не знал Бешеного. Но нутром чувствовал: он где-то рядом. Уже рядом. И если в ближайшие дни мы не найдем, за что его уцепить — кто-то из нас может пойти к Рыжему. На погост. Без чести. Без прощания. Без правды.

С совещания мы выкатились, как после допроса — мозги вареные, лица тухлые, каждый с мыслью: либо мы копнем первыми, либо нас закопают. В коридоре я прикурил прямо у входа, плевать на табличку с перечеркнутой сигаретой. Демин, как всегда, рядом. Не человек — глыба в пыльном пиджаке, с глазами, как у бультерьера: если вцепится — только через мертвечину. Он молча закурил рядом, мы стояли плечом к плечу, и между нами было больше смысла, чем на всем этом совещании.

— Ну что думаешь? — хрипло спросил он, скинув пепел на кафель. — Думаю, что если этот Бешеный реальный — он не один. Такие волки в одиночку не бегают, — ответил я, выдыхая в потолок, будто надеялся, что дым унесет тяжесть с плеч. — Работают чисто. Очень чисто. Как будто не наши, — пробормотал он, глядя куда-то в стену. — Или очень давно стали своими, — сказал я и сжал зубы.

Молчали минуту, только слышно было, как за дверью кто-то матерится по телефону и как щелкает выключатель лампы в туалете. Потом я повернулся к нему. Смотрел прямо, не мялся, потому что Демина нельзя просить с оговорками. Он сразу чует вранье, как собака чует порох.

— Мне нужна одна инфа, — сказал я. Он посмотрел вбок, с прищуром, но не перебил. Ждал. — Адрес одного парня. Толик. Фамилии не знаю. По нашим базам может не пройти. Я дам фотку. Надо узнать, где живет. — Это личное или служебное? — спросил он. — Личное. Поговорить надо. Без левых движений, — сказал я спокойно. Он хмыкнул, усмехнулся как-то в нос. — Слишком спокойно ты говоришь, чтоб это было просто «поговорить», — пробурчал он. — Без лома. Пока без, — уточнил я, глядя ему в глаза. — Сучонок, — сказал он, не без уважения, — ладно. Оставишь мне фото. Если где-то в городе тусит — найдем. Если под землю не ушел. Только ты смотри, Шурка, без самодеятельности. Не хватало еще, чтоб ты кому-то бошку свернул, а потом мы с тобой оба по прессе пошли. — Обещаю ничего не ломать, если он сам не