Читать книгу - "Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин"

Феодосий руководствовался идеей воссоединения обеих империй под своей эгидой. Этот курс, для реализации которого императором бросались восточноримские ресурсы, мы предлагаем называть политическим универсализмом[201].

В ходе подготовки к войне с Максимом Феодосий не только ужесточил налоговое бремя, требуя адэрации повинностей (Lib. Or. XIX. 25; CTh. VIII. 4. 17),[202] но и столкнулся с открытым проявлением недовольства со стороны населения восточных провинций, апогеем которой стал антиохийский “мятеж статуй”. Поэтому, нуждаясь прочном тыле, он подыскивал кандидатуру на пост префекта Востока из лиц восточноримского происхождения, которая, по мысли императора, стала бы символом единения граждан, управляя во время его отсутствия. После долгих колебаний Феодосий остановился на ликийце Татиане, служившем еще при Констанции II и бывшем при Валенте комитом священных щедрот, но после 380 г. не занимавшим никаких должностей (PLRE. I. 878). В ряду префектов Востока при Феодосии он один был представителем гражданской администрации прежних правлений; все прочие были уроженцами и выходцами из Западной империи: Неотерий, Флор, Постумиан, Кинегий, Руфин (PLRE. I. sub nn.)[203]. Префектом Константинополя император сделал Прокула, сына Татиана, издавна сотрудничавшего с феодосианским режимом и хорошо зарекомендовавшего себя во время “мятежа статуй” (PLRE. I. 746–747). Не исключено, что в Прокуле Феодосий надеялся иметь противовес в случае нелояльных действий Татиана. Однако события, произошедшие в период отсутствия императора в Константинополе, обманули ожидания Феодосия. Именно в период вынужденных для Феодосия компромиссов (388–391 гг.) постепенно вырабатывается вновь стиль независимой восточноримской, антифеодосианской по духу, политики. Татиан и Прокул правили, опираясь на своего рода factio из земляков, мало заботясь о том, понравятся ли их действия отсутствующему императору. Прокул ввел новый порядок распределения анноны среди схолариев Константинополя (CTh. XIV. 17.10). Татиан без какого-либо разрешения учредил ряд новых налогов и повинностей для городского плебса и предпринял ряд антиклерикальных мер (CTh. XII. 1. 131; XI. 1. 23; XVI. 2. 27; 28; IX. 40. 15; XVI. 3. 1). Самостоятельность его дошла вплоть до несанкционированных Феодосием проскрипций (CTh. IX. 42. 12; 13). Правление Татиана было восторженно воспринято Либанием, подчеркнувшем, что антиохийская курия наконец вздохнула свободно (Lib. Ер. 840). Татиан быстро сошелся с остатками режима Валента: например, известное влияние на него оказывал бывший префект Востока Абургий (Lib. Ер. 906; 960).

Возвращение Феодосия из Италии означало начало реакции на возродившуюся “восточную партию”. Со своих постов постепенно были удалены Татиан и Прокул, причем последний был вскоре казнен (Eunap. fr. 59); со службы изгонялись ликийцы — земляки Татиана (CTh. IX. 38.9)[204]. Законы Татиана были отменены (CTh. X. 22. 3). Заметно стремление феодосианцев не выпускать из-под своего контроля пост магистра оффиций: вслед за Кесарием и Руфином магистром оффиций в 394–395 гг. был Марцелл креатура Руфина; Аврелиан же был смещен с этого поста вслед за устранением Татиана, не пробыв на нем и полугода[205]. Наиболее серьезной особенностью феодосианской реакции после 391 г. стало то, что на важнейших административных постах появились галлы, прибывшие с Феодосием[206]. Несомненно, это не могло не вызвать озлобления знати восточных провинций, столь грубо отстраненной от власти; можно сказать, что причины будущего социально-политического кризиса 395–400 гг. были, тем самым, лишь углублены.

Очевидно, от политики непринятия Феодосием восточной знати (внешне это выразилось даже в том, что император не посещал восточных провинций[207]) выиграл, прежде всего, Константинополь, все больше приобретавший черты подлинной столицы империи. И именно в Константинополе бóльшая часть высших офицеров-феодосианцев приобретала имущества[208], что, в свою очередь, при наличии в нем гвардии вряд ли было совместимо с возможностью содержания ими частных вооруженных свит. Неприятие знати восточных провинций Феодосием отразилось и на военной верхушке; оторвавшись от Запада, на Востоке она не приобрела прочных социальных связей, что вело к ее замкнутости и, с другой стороны, неприятию ее муниципальной аристократией ранней Византии. Фактически только смерть какого-либо магистра открывала в военной элите вакансию, заместить которую уроженцы восточных провинций тем не менее не могли. Таким образом, причиной длительной несменяемости (а, следовательно, и деформации магистратской модели) высшего военного руководства при Феодосии, как и при Валенте, были, прежде всего, политические факторы, что также вело к дефициту командного резерва, проявившемуся в 396–399 гг.

Отсюда неудивительно, что от происходящих в начале 90-х гг. IV в. перемен в государственном аппарате почти полностью в стороне остались военные: только на место погибшего Промота стал Стилихон, ушедший вскоре на Запад. Фактически в 395 г. военная элита ранней Византии была представлена Абунданцием, Тимасием, Аддеем, смещение которых Евтропием, наряду с кратковременным возвышением и падением Гайны и Фравитты, привело к полному обновлению военного руководства. Следовательно, 86 ни о какой наследственности и преемственности военной элиты IV и V вв. говорить не приходится. Известно, что детей имели Тимасий и Промот (Zos. V. 9; 3. 1), но их не видно в офицерском корпусе Аркадия или Феодосия II. Кроме Стилихона, никто из крупных военачальников не установил прямых родственных связей с правящей династией, т. е. с этой позиции они вряд ли обладали влиянием на императора. С другой стороны, брак Стилихона с Сереной не стал гарантией его стремительной военной карьеры[209], которая по срокам аналогична карьерам других магистров. Примечательно, что до назначения Стилихона магистром источники почти ничего не сообщают о нем и тем более о его влиянии при дворе; даже Клавдиан смог посвятить этому периоду жизни Стилихона лишь несколько строк (Claud. Laus Ser. 190–193).

Однако именно при Феодосии социальное положение ранневизантийской военной элиты до известной степени упрочилось. Прежде всего, Феодосий повторил ранговый закон Валентиниана I об уравнении магистров войск с префектами претория и города (CTh. VI. 7. 2). Отсюда с неизбежностью встает вопрос о том, действовал ли реально этот закон при Валенте на территории Восточной империи: иначе не совсем ясно, зачем спустя восемь лет понадобилось его повторять. Не следует ли в этом случае говорить о копировании западноримской политической практики западноримскими военными, ощутившими необходимость правового закрепления своего социального статуса? Думается, что прямым следствием этого закона было дарование ряда привилегий магистрам, которых они не имели при двух предыдущих правлениях на Востоке: предоставление квартиры после отставки (CTh.VII. 8. 3), освобождение от munera sordida (CTh. XI. 16. 18), право пользования cursus publicus (CTh. VIII. 5. 44), участие в судебных процессах через представителя (CJ. II. 12. 25).

Очевидно, этим новации Феодосия по отношению к военному руководству ограничились. Серьезных изменений в административно-функциональной инфраструктуре магистров войск, которые давали бы им какие-то рычаги воздействия на выработку политики, не произошло. Мы в полной мере разделяем сомнения А. Демандта в правомерности трактовки сведений Зосима (Zos. IV.