Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

хитрой работенкой. Последние три года своей жизни провел он в Москве. Сменял он Питер на Первопрестольную не из карьеристских и не из литературно-творческих соображений – тут было дело сугубо личное, сердечное. Там он и умер в 1957 году, в июле. На похоронах его мне быть не довелось. В том году вышла моя первая прозаическая книга «Облака над дорогой», гонорар был неплохой, и мы с женой совершили довольно длительное летнее путешествие на теплоходе по маршруту Ленинград – Москва – Астрахань и обратно. О смерти своего доброго друга я узнал только в середине августа.

А в первой дальней послевоенной поездке попутчиком моим был Анатолий Чивилихин. Ранней осенью мы с ним, в составе небольшой группки ленинградских писателей, выехали из Питера в Москву, чтобы оттуда ехать в Армению. Кто, кроме нас, был в той ленинградской делегации – не помню. А все остальное очень даже запомнилось. То была не очень-то простая поездочка.

В Москве мы с Анатолием пошли в гости к его однополчанину, с которым он подружился на Волховском фронте. Разумеется, состоялась выпивка. В ту молодую пору выпивали мы довольно часто и меру не всегда знали. Так и на этот раз случилось. Фронтовые воспоминания, стопка за стопкой… В результате мы поздно вспомнили, что пора на вокзал. Поезд на Ереван ушел без нас. С горя мы опрокинули еще по стопочке, а потом однополчанин Анатолия стал названивать своему другу-однополчанину, у которого, в свою очередь, был друг, имеющий отношение к авиации. И произошло чудо: ранним-ранним утром мы с Анатолием с какого-то невзрачного аэродрома бесплатно вылетели в Тбилиси, чтобы там сесть в поезд, идущий на Ереван. Небольшой дряхленький самолет, в котором мы летели, был не рейсовый и, кажется, даже не пассажирский. Сидений в нем было немного, на них сидели несколько военных и мы; остальное место занимали какие-то ящики. А дверь этого летательного аппарата была изнутри подперта изогнутой водопроводной трубой небольшого диаметра – чтоб вдруг не распахнулась во время полета.

Приземлившись в Тбилиси, мы отправились к вокзалу. Возле вокзала, у какого-то полукруглого здания (кажется, там принимали на хранение багаж), Анатолий оставил меня сторожить наши чемоданы, а сам пошел покупать билеты. Мы ехали в военной форме (только без погон), а свои новенькие штатские костюмы – первые послевоенные – вместе с рубашками и галстуками, чтобы не помять, не порвать их, везли в чемоданах. И вот стою я возле наших драгоценных чемоданов, мимо шагает народ, никто на наше имущество не зарится – и вдруг вижу и слышу: плавной, танцующей походкой идет красивая, симпатичная девица и насвистывает что-то вроде румбы. Миловидных девушек на свете не так уж мало, но чтобы к миловидности вдобавок девушка была еще и свистящей – это редкость. Я заинтересовался, загляделся, заслушался. Потом она исчезла, а через мгновенье я обнаружил, что исчез и один чемодан – не мой, а моего друга.

Вскоре вернулся Анатолий. Узнав, что его чемодан украден, он не упрекнул меня ни единым словом за мое ротозейство. Он стал расспрашивать меня, как выглядит эта красотка, при помощи которой неизвестный вор отвлек мое внимание, а мне было очень неловко, очень стыдно. Уж лучше бы Толя меня матом обложил… Но какой уж там! Мой друг пустился рассказывать мне какие-то дорожные анекдоты, а потом заявил, что, поскольку деньжата у нас кое-какие есть, нам надо пойти в ресторан, перекусить там как следует, а заодно выпить по стопке за здоровье прекрасной свистуньи…

Поезд, который вез нас в Ереван, был не курьерский, не скорый, а просто пассажирский и останавливался на каждом полустанке. И вагон был не мягкий, не купейный, а общий – пассажиры входили и выходили. Уснул я не совсем в трезвом виде, а когда проснулся на своей нижней койке, то обнаружил, что на руке моей нет часов. Потом выяснилось, что и чемодана моего нет. Анатолий стал меня утешать, а я очень обрадовался. Быть может, я был первым в мире человеком, который обрадовался, что его обокрали. Ведь эта кража-пропажа как бы уравняла меня с моим другом, уравновесила наши невзгоды путевые, сняла с меня вину. Спасибо тебе, неведомый ворюга!

В прекрасном городе Ереване мы провели дней пять. Вместе с прочими приезжими писателями участвовали в литературных вечерах и даже побывали с ними в гостях у Аветика Исаакяна. Стихи этого мудрого, очень своеобразного поэта я знаю с довоенных времен по переводам Валерия Брюсова. И в Эчмиадзине мы побывали. Все были в штатском, и только мы с Анатолием Чивилихиным – в военной форме. Мы, конечно, объяснили, рассказали, почему мы так непразднично одеты, – и все нам дружески сочувствовали. После этого я дважды побывал в Армении. Что-то таинственное, неразгаданное есть в этой стране – недаром именно туда причалил Ноев ковчег.

* * *

С той поры много у меня было дальних поездок. Весь Советский Союз исколесил. И больше ни разу меня никто в дороге не обокрал. Наоборот, меня обогащали. Немало такого, чего ни в каких книгах не найдешь, услышал я в поездах дальнего следования; в пути люди очень правдивы и откровенны. В дальней дороге у самых скрытных разверзаются уста, они порой готовы поведать случайному попутчику свое самое сокровенное, самое потаенное – такое, что и от друга, и от матери скрывают. Вагон – дорожная исповедальня. А самолет – это другое дело. Время-то твое он сберегает, но в полете ты теряешь ощущение дороги, да и с людьми нет душевного общения. В самолете проглатываешь пространство, как безвкусную пилюлю.

Я люблю дальние поезда.

Архивариус и рабфаковец

На заводе «Электроаппарат» проработал я недолго. Расчет дали мне без сопротивления: видать, сверловщиком я был не ахти каким. А ушел я оттуда потому, что работать там приходилось в три смены, а я возымел намерение поступить на рабфак, на вечернее отделение. Мне нужна была односменная работа. И вот по рекомендации моего школьного друга Димы Федорова, у которого был знакомый инженер на оптико-механическом заводе, устроился я в проектное бюро. Зачислили меня туда чертежником-архивариусом. Этот ОМЗ № 5 находился на Третьей линии Васильевского острова, принадлежал Наркомпросу и производил микроскопы и прочие оптические приборы для школ. Теперь, как ни странно, в этом же здании давно уже действует обувная фабрика, и только очень пожилые василеостровцы помнят, что там когда-то был Оптико-механический завод № 5.

Чертить мне там приходилось очень редко. Я сверял чужие чертежи, нумеровал их, раздавал их по поручению инженера его подчиненным,