Читать книгу - "Пирр, царь Эпира - Саркис Суренович Казаров"

существование. Отсутствие флота приводило к изоляции, замедляя процесс знакомства Рима с более развитым греческим миром.

Вторая фальсификация, исходящая от римлян, касается эпизода, связанного с прибытием на помощь Таренту царя Александра I Молосского, родного дяди Александра Великого.

Тит Ливий, один из самых честных и объективных римских историков, свидетельствуя об успехах Александра в борьбе против бруттиев, луканов, апулийцев и мессапиев, очень кратко упоминает о мирном договоре, заключенном Александром с некоторыми италийскими народами, в том числе и римлянами (Liv., VIII, 17, 10). К тому же Ливий с удовлетворением отмечает, что «от войны с Римом судьба его удержала» (Liv., VIII, 24, 18). И это совершенно понятно: территории, за которые Тарент руками Александра Молосского вел борьбу с италийскими племенами, в то время еще не относились к сфере интересов Рима.

В более поздние времена данный сюжет приобрел совершенно иную интерпретацию. Помпей Трог (Юстин) сообщает о том, что Александр Молосский, ведя войну с бруттиями и луканами, «с жителями Метапонта, педикулами и римлянами вступил в дружеские отношения и заключил союз» (Just., XII, 2, 12: cum Metapontinis et Poediculis et Romanis foedus amicitiamque fecit). Основываясь на этих сомнительных свидетельствах, некоторые авторы даже пришли к выводу, что инициатива в заключении соглашения с Римом «наверняка должна была исходить от Александра»[216]. Думается, что если бы эти контакты действительно имели место в то время, они бы наверняка нашли полное и красочное отражение в античной исторической традиции, а упоминания о них не были столь короткими и малоинформативными.

Таким образом, налицо явная попытка римской историографии искусственно «связать» события греческой и римской истории, сделать историю Рима «всемирной», изобразить римлян своего рода наследниками и продолжателями эллинской традиции и тем самым придать больший вес их истории[217].

Первым на известную «разорванность» развития греков и римлян указал Полибий. «Раньше события на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело свое особое место, особые цели и конец. Начиная же с этого времени (эпохи войн римлян с эллинистическими государствами и Карфагеном. — С. К.) история становится как бы одним целым, события Италии и Ливии переплетаются с азиатскими и эллинскими и все сводится к одному концу» (Polyb., I, 3, 3–5; пер. Ф. Г. Мищенко).

По мнению Т. Моммзена, «восточная и западная системы государств существовали одна рядом с другой, не сталкиваясь между собой на политическом поприще; в особенности Рим оставался совершенно в стороне от смут эпохи диадохов»[218].

И все же какими сведениями и когда стали обладать греки о Риме и его обитателях? Выдающиеся греческие авторы V–IV вв. до н. э. Геродот, Фукидид и Ксенофонт в своих работах неоднократно упоминают Южную Италию и расположенные тут греческие города (Тарент, Кротон, Регий и др.), но они предстают перед нами как бы отделенными от окружающего их варварского мира. Ни римляне, ни какие-то иные италийские народы этими авторами не упоминаются. Характерен эпизод, описанный Фукидидом: когда афинская эскадра во время сицилийской экспедиции прошла вдоль всего италийского побережья, она не имела никаких контактов с местными племенами (Thuc., VI, 44, 2).

Не имея практически никаких связей с балканскими греками, римляне, однако, были вынуждены контактировать с греками, жившими в Южной Италии. Эти контакты должны были активизироваться в конце ΙV — начале III в. до н. э. в связи с развитием римской экспансии на южном направлении. Косвенные подтверждения этому мы находим у Аппиана в пассаже, где говорится о начале конфликта между тарентинцами и Римом.

Вкратце напомним его суть. Римский флотоводец Корнелий Долабелла на десяти судах, осматривая Великую Грецию, неожиданно зашел в гавань Тарента, что вызвало взрыв негодования со стороны жителей города, которые напали на римскую эскадру, захватили четыре корабля, а пятый потопили. Причиной негодования греков, по словам Аппиана, было нарушение римлянами старинного договора, который запрещал им плавать дальше Лацинийского мыса (район Кротона) (App. Samn., 7, 1).

Содержание данного отрывка позволяет сделать ряд важных выводов. Во-первых, отношения между италийскими греками и римлянами были уже развиты настолько, что позволяли им заключить между собой договор (или договоры?), ограничивающий сферу влияния римлян. Во-вторых, к началу III в. до н. э., как оказывается, римляне уже обладали флотом, позволяющим им совершать каботажное плавание вдоль италийских берегов. В-третьих, названная Аппианом цель римской экспедиции — «осмотр Великой Греции» — позволяет заключить, что, с одной стороны, южная часть Италии с находившимися здесь греческими колониями была еще плохо известна римлянам, с другой, что они уже стали проявлять к ней большой интерес.

Вместе с тем Аппиан упоминает и еще об одном, весьма примечательном, на наш взгляд, факте. Рассказывая о сцене оскорбления римских послов в народном собрании тарентинцев, историк указывает, что причиной насмешек были плохой греческий язык римских послов и их необычная одежда с пурпурной каймой (Арр. Samn., 7, 2).

Для нас скорее удивительно не то, что римляне плохо говорили по-гречески, а то, что в этот период кто-то из них вообще знал греческий язык. Это само по себе уже является косвенным свидетельством того, что греческий и римский микрокосмы начинают медленно, но неуклонно сближаться.

Поистине выдающееся место в процессе сближения Рима с эллинистическим миром сыграла экспедиция Пирра в Италию. Именно 280 г. до н. э. можно в данном смысле назвать поворотным. На это прямо указывает ряд крупнейших исследователей Пирровой войны.

Так, Р. фон Скала отмечал, что война Пирра с римлянами «означала изменение представительства всемирно-исторических отношений», так как «теперь Римская держава вступает на место древнегреческого мира». Отныне, по его словам, Рим начинает воплощать в себе «все достижения семито-арийской цивилизации»[219]. Согласно Г. Бенгтсону, экспедиция Пирра для Запада была поистине эпохальным событием. «Это было… первое вторжение эллинистического мира в римско-италийскую сферу»[220]. И для римлян, с точки зрения ученого, экспедиция Пирра имела гораздо большее значение, нежели для эллинистического мира.

Далее, хотелось бы указать еще на одно весьма примечательное обстоятельство. Известно, что Пирр, всерьез занимаясь вопросами военного искусства, был хорошо знаком с военным делом различных народов. Однако в случае с римлянами дело обстояло иначе. Характерный эпизод мы находим у Плутарха. Перед битвой при Гераклее Пирр решил лично осмотреть систему охраны и расположение римского лагеря. «Увидев царивший повсюду порядок, он с удивлением сказал стоявшему рядом своему приближенному Мегаклу: „Порядок в войсках у этих варваров совсем не варварский. А каковы они в деле — посмотрим“» (Plut. Pyrrh., 16; пер. С. А. Ошерова).

Само желание царя лично осмотреть лагерь противника и его удивление по поводу образцового боевого порядка римлян не оставляют у нас сомнений в том, что в военном искусстве