Читать книгу - "Керины сказки - Кирилл Ситников"

Потому что их изменил маленький, но безумно влюблённый Спицын.

ХИЩНИЦЫ

Жаркий июньский день. Воздух мёдом липнет к лицу и рукам. Толстый кот мнёт полосатым боком подбалконные бархатцы. Солнце жадно съедает сиротливую лужу, брошенную дождём. Между теленовостями на крыльцо подъезда старенькой пятиэтажки, опоясанной жёлтой газовой трубой, выходят Сцилла и Харибда. Они тяжело спускаются по бетонным ступеням, обитым вздыбленными железными уголками, и рассаживаются каждая на свою скамейку. Место Сциллы — тучной старухи во фланелевом халате и смешной панаме — под ободранной пацанвой вишней, одетой в побелочный гольф. Харибда всегда садится напротив, подложив старую картонку, в тени сиреневых кустов, приставляет к скамейке клюку, расправляет юбку из шерсти и поправляет на вислой груди алую брошь. Они сидят молча. Им не о чем говорить, но есть что вспомнить. Когда-то, очень давно, они смотрели на мир с огромных скал, достающих до самого неба. Сверху им всё казалось очень маленьким и совершенно никчемным. Когда-то одна из них была стихией. Да-а-а-а… Сколько моряков — от безусых салаг до дублёных солёной жизнью морских волков — она погубила, закрутив в стремительном водовороте, где все они становились беспомощными, отчаянно барахтались и неминуемо сдавались, подчиняясь ей, безвольно кувыркаясь среди обломков своих кораблей. А она дико хохотала, видя их агонию, и опускала их на дно, мертвенно-бледных, медленно пожираемых донными жителями.

А вторая? Ухххх! Набрасывалась всеми своими щупальцами, и не отпускала, пока не обгложет всех их до кости, не выпьет до капли, так, что оставались лишь их тени, слепо бродящие по острым камням её подножия.

Обе они упивались своей силой и питались чужой слабостью. И были уверены, что так будет всегда… Веселясь и разрушая, они не заметили, как чаек в небе сменили вороны. И скалы их становились всё ниже и ниже, и превратились в облупленные скамейки, а бескрайнее бушующее море постепенно высохло, обнажив десять квадратных плиток, ведущих к подъезду. И не осталось ничего — ни теней, ни даже останков на дне. Только застывший воздух в плотно зашторенной комнате, да яйцо, варёное в ковшике, запах «Хондроксида», втёртого в колени, и чужая пластмассовая жизнь в старом ламповом телевизоре. И тишина, нарушаемая лишь секундной стрелкой настенных часов. И прошлое, обращённое в миф.

А корабли всё так же проплывают меж ними, по одиночке, парами или буйными ватагами, не страшась и даже не обращая внимания, бросая «здрасьте» и тут же забывая. И старухи злятся, потому что ничего не могут с ними сделать. Вместо водоворота — мелкая рябь на поверхности усыхающей лужи. А из щупалец — короткий язык.

А сверху, совсем невысоко, на балконе второго этажа стоит старый Одиссей и смотрит на обеих старух. Смачно затягивается цигаркой и сбрасывает пепел в жестяную банку из-под ананасовых долек. Когда-то он прошёл между ними и остался жив. Но старухи ненавидели его не за это. Они ненавидели его за то, что он — главный герой. Всё потому, что Одиссей, совершив много чего не очень хорошего, в конце концов обрёл дом. Дом, который создал сам. А когда ты что-то создаёшь, ты бессмертен, ты жив, ведь созданное не даёт тебе умереть. А если разрушаешь — ты всего лишь эпизод. Маленький, давно затянувшийся шрам на чьём-то большом бессмертном теле. И когда до этого доходишь, это невероятно бесит.

Но поздно — ты уже на облупленной лавке. И совершенно один.

РАЗБОРКА

Однажды утром Громов не обнаружил в доме еды. Она исчезла, и, судя по засохшим на всех горизонтальных поверхностях уликам, достаточно давно. Голод почистил Громову зубы, на пару секунд прижал непокорный вихор к черепу, всунул громовское туловище в наименее грязную майку и отправил в ближайшую «Пятёрочку».

Привычно поиграв в мага, отчего зеленые двери магазина разъехались «по мановению руки», Громов бодро вошёл внутрь. Из хаоса припаркованных тележек он, как обычно, выбрал самую неуправляемую. Отчаянно работая руками и телом, чтобы не ехать по дуге, Громов лихо устремился сквозь овощи вперёд — туда, где в искристой тиши холодильника застыла пища холостяков. Скоро он по-гарпьи схватит прохладную пачку чего-то пернато-копытного с надписью «с говядиной», привычно выкрикнет «Твою мать, сколько она стоит?!», обезумев от поисков нужного ценника, поймёт, что не найдёт его никогда и понесётся к майоне…

— Пс…! Мужик!

Громов остановился и оглянулся.

— Да-да, ты, с вихром!

Голос был определённо мужской. Только мужчин рядом не было. Лишь бабка, медвежатником простукивающая дыню.

— Я здесь! В помидорах за 99!

Громов осторожно подошёл к поддону с помидорами и прислушался.

— Думаешь, розовые помидоры за 99 продают? Совсем что ли с ума сошёл? Я на соседнем, где обычные!

Громов подкрался к соседней помидоровой пирамиде.

— Это сливовидные за 210, господи, ты чё — никогда помидоры не покупал?

— Только в банках. — Прошептал Громов. — Вот эти? Это что, тоже помидоры?

— Не начинай. Слушай. Купи меня. Срочно. Очень прошу! Умоляю просто!

— А ты кто? Помидор?

— Девятая конная армия! Конечно, я помидор… Извини. Извини. Я на нервах. Прости. Вот он я, с зелёным пятном. Нет, холодно. Теплее. Горячо. Да, это я!

— Нафига ты мне нужен? — Тихо спросил Громов, видя неподдельный интерес охранника к своей беседующей с помидором персоне.

— Помоги, бро… Мою Свету купили…

— А Света — эээээээто…?

— …Жена моя. Выросли вместе… И тут эта тварюга пергидрольная! Пялилась-пялилась, потом р-р-р-р-раз! Схватила её и на кассу унесла! Догони её, христом-богом прошу!

— Ладно, только не кричи!

Громов сделал вид, что простукивает лук. К охраннику присоединился второй. Громов оторвал от рулона зелёный пакет, чтобы покупка не выглядела уж совсем дикой. Долго растирал его край между пальцами, пока не понял, что открывать нужно с другой стороны.

— Быстрее! Уйдёт ведь!

— Да щас, щас!

Оставив тележку, Громов понёсся к кассе.

— Вон она! У второй! В красной блузе! Расплачивается уже!

Громов рванулся к кассе номер три, где не было очереди. Он почти успел, когда юркая старушка с дыней и куриными шеями вынырнула из-за акционных яиц и вязаным шлагбаумом закрыла проход. Вероятно, рывок забрал все её жизненные силы, поэтому дальше всё происходило ооооочень медленно.

Громов с помидором печально наблюдали за красной блузкой, которая отошла от второй кассы и направилась к выходу.

— Вот, внучка, ещё рубель нашла!

— Спасибо. Наклеечки собираете?

— Канееееешна!

Да ё ж моё ж! Прошли тысячи лет, пока бабуля сложила наклейки в кошелёк, кошелёк в сумку, сумку в пакет, пакет в пакет, пакет в тряпичную тачку, и покинула межкассовое