Читать книгу - "Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи - Алексей Валентинович Улюкаев"

грубый:

Опять, как повелось в истории,

Свободу жгут, как мусор, собранный

Раздельно — разделяй и властвуй! —

И лиру, её чувства добрые,

Чтоб пепел падал — пласт за пла́стом,

Чтоб мы очнулись в Геркулануме,

В Помпее после извержения

…пейзажи здесь такие странные:

Ни тени жизни, ни движения.

«Прислали как-то зеку сыра…»

Прислали как-то зеку сыра

Кусочек (он решил — кусок).

Царем всего без края мира

Себя почувствовать он смог.

Ведь то не хрен с изюмом — сыр!

Рождён из млечного потока.

И зек — не зек уж — командир

Еды — до окончания срока.

«Особенности Среднерусской равнины…»

Особенности Среднерусской равнины:

И душно, и дует со всех сторон.

На Волгу выдь: бурлаки с картины

Репина обратились в стон,

Как обращаются в слух. А прочим

Выть на Волгу — что выть на Луну.

Жизнь прекрасна, особенно ночью.

Но это я только завтра пойму.

«Когда возьмут тебя под стражу…»

Когда возьмут тебя под стражу,

Где сторожа настороже,

Когда судья промямлит лажу

И даст конвою знак уже,

И поспешит домой к обеду,

Тебя отправив на этап,

Ты вкус их временной победы

Запомни, как запомнил раб

Кресты вдоль Аппиева шляха.

И ты, доживший до седин,

Пошли их всех по списку на…:

Ты не слуга, ты господин!

С тобой и время, и пространство,

С тобой и скипетр, и штурвал.

А этот алчущий Ваал,

Девятый-тридевятый вал —

Не более чем повод к стансам.

«Летела белая ворона…»

Летела белая ворона

(Когда-то белая, а ныне грязная

И все же в стае посторонняя:

Те одинаковы, а эта — разная).

И хоть глазёнки ворон ворону

Не выклюет, но вырвет перья.

Ведь альбинос косится в сторону,

И вожаки ему не верят.

«Кружка, ложка — алюминий…»

Кружка, ложка — алюминий,

Миска — этот же металл.

Вот такая жизни линия

Нас ведёт на пьедестал,

Чтоб когда-нибудь мальчонка

Наяву или во сне

Понял, что души возгонке

Старт в «Матросской Тишине».

«Шницель по-министерски…»

Шницель по-министерски:

Сделан заказ и ждите.

Был он какой-то дерзкий,

Может, даже вредитель,

В стаде — овцой паршивой

В стае — вороной белой.

Скоро ли сказка… живо

Будет слеплено дело.

«Только не надо крови.

И без того ведь мерзко.

Средней прожарки». Готовят

Шницель по-министерски.

«Сорвали шкуру министерскую…»

Сорвали шкуру министерскую:

Сижу молекулой народной.

По волосам не плачу — не с кем.

И по закону бутерброда

Мир рушится. И маслом вниз.

Теперь тебе головкой масляной,

Срывая клочьями напраслину,

Вселенной сдерживать карниз.

«Оконце сантиметров в десять…»

Оконце сантиметров в десять

На долю воздуха и неба.

Где царь хотел гонца повесить,

Там арестанты — быль и небыль,

И закандаленное море

И тишина, и гром небесный,

Там люди, взоры, разговоры

И свет чудесный.

«Тюрьма не отрицает гигиену…»

Тюрьма не отрицает гигиену:

Помывка (поднимая выше — баня),

Горячая вода, немного мыльной пены —

И то, что было дома, было ранее,

Материализуется из пара,

А элементы местного кошмара

Смываются, как водами потопа,

Горячим и безудержным потоком,

Мочалкой и надежным «детским» мылом,

Как в детстве — повеленьем Мойдодыра.

«Кто-то в очереди плачет…»

Кто-то в очереди плачет,

Кто-то затыкает уши.

Мамы носят передачи

Для сынов своих заблудших.

Водят пальцами по спискам,

Белым, как перо пернатых.

Отчего ж такие низкие

Истины в родных пенатах?

«Скачок: зима — и сразу лето…»

Скачок: зима — и сразу лето.

Переоценены все ценности.

Весна наказана за это

И в перерыве постепенности

Закрыта, как в штрафном бараке,

В юдоли ожиданий ложных.

Лишь кулаками после драки

Потрет глаза — и сразу дождик.

«Пока ещё земля свежа…»

Пока ещё земля свежа,

Пока её не оскорбили

Двуногие с ружьём (рожать

Таких двуногих в изобилье

Природа выдала мандат,

Не ожидая в том подвоха.

А вышла форменно беда),

Пока ни окрика, ни вздоха,

Пока земля так хороша,

Войти, как острый нож в маслёнку,

В начало дня: смотреть, дышать,

Намазав утро слоем тонким,

Не ожидая ни шиша —

Как селезень без селезенки.

«Хорошие статьи? С какой же стати…»

Хорошие статьи? С какой же стати

Писать их станет кто-то обо мне?

Лежи в гробу я, словно на кровати,

Торчи по шею самую в говне,

Тогда уж — aut bene, aut nihil.

Но раньше — нет. Не трогай это лихо —

С лихвой заплатишь. Лучше промолчи.

А если говорить, то очень тихо.

…Статьи же эти хороши в печи.

«Оставь одежду, всяк сюда входящий…»