Читать книгу - "Королева моды: Нерассказанная история Марии-Антуанетты - Сильви Ле Бра-Шово"

что он не сумел заставить других соблюдать те правила, которые сам себе предписывал. Однако в одном вопросе, касавшемся одежды, Людовик XVI настаивал напрасно. За исключением редких случаев, таких как его визит в новый порт в Шербуре в июне 1786 года, он не носил военную форму. В то время как «король-солнце» ввел моду на повседневную одежду в Версале, чтобы развивать торговлю французскими предметами роскоши, как военный он нередко появлялся в блестящих доспехах, символизирующих власть. Но Людовик XVI не последовал его примеру, хотя высокий рост мог бы принести ему немалые преимущества. В 1790 году, когда он еще мог утвердиться во время первого Праздника Единства 14 июля, он ошибся, представ перед народом в королевском церемониальном наряде (камзол, жилет, кюлоты и шелковые чулки), вместо того чтобы надеть форму защитника нации, на которую он еще имел право. В то время набирало рост движение санкюлотов, чьи грубые полотняные штаны символизировали рабочих, и королевские одеяния с кюлотами до колен некстати напоминали ненавистный образ режима, от которого Франция устала. Ни форма национальной гвардии, которую носил пятилетний дофин, ни красивые перья и туфли с республиканскими цветами, которые надела королева, не смогли бы изменить ситуацию.

Его походку, которую он унаследовал от своего отца, называли «неприятно качавшейся» [11], и сам Людовик XVI балансировал между двумя мирами: старым, которому он принадлежал по праву рождения, и новым, в который он стремился, но в котором ему не хватало характера утвердиться. Чтобы продолжить на более легкой ноте, упомянем забавную историю, которая подтверждает еще раз, как мало этот король заботился о своей внешности; ее рассказывает многословная баронесса фон Оберкирх, свидетельница визита короля Густава III Шведского во Францию под псевдонимом граф фон Хага:

«Визит графа фон Хага произвел при дворе настоящий фурор. Король был на охоте в Рамбуйе, королева поспешно известила его о госте… Камердинеры не нашли друг друга в нужный момент, унесли ключи, и никто не знал, где их взять. Граф фон Хага уже был у королевы; король по своему добросердечию не хотел им пренебрегать. Придворные помогли Его Величеству кое-как одеться… Все так спешили, что вышло как попало, но никто не заметил. Одна из пряжек на его туфлях была золотая, а другая – белая, в июне он надел бархатную жилетку! Его королевские знаки отличия были перевернуты, он был припудрен только с одной стороны, а бант шпаги еле держался. Королева была потрясена и расстроена (ее можно понять!). А вот король, наоборот, посмеялся, и заставил смеяться и графа фон Хага» [12].

Путешествие инкогнито

Члены иностранных королевских семей, посещавшие Францию с неофициальными визитами, путешествовали под псевдонимами, чтобы обойти протокол, требуемый этикетом. Таким образом, их принимали в Версале инкогнито и они передвигались по королевству без особой пышности.

В мемуарах часто встречаются упоминания о смехе Людовика XVI: его громкая спонтанность в сочетании с грубыми манерами и близорукостью, которая заставляла его щуриться, считалась недостойной монарха. Это укрепляло его репутацию короля, который нарушал приличия системы, привыкшей к показному величию. В период, когда демонстрация статуса имела особенную значимость, пренебрежение к внешности обернулось катастрофой. В отличие от Людовика XV, который своей распутной частной жизнью умалял священный статус монархии, но чтил внешние признаки, соответствующие своему званию, Людовик XVI оставался верным себе… и своей супруге. Его торжественная коронация, хотя и полностью соответствовала старинным обычаям (эту идею приписывают Марии-Антуанетте), не привела к нужным результатам и запомнилась главным образом огромными затратами и неловкостью молодого монарха. Странное предзнаменование: его корона, которая показалась ему такой тяжелой во время церемонии, не сохранилась, из нее вынули камни, а затем ее переплавили и для официальных портретов использовали корону Людовика XV. В завершение приведем три короткие цитаты, которые многое говорят об этом необычном монархе. Первая – пажа королевы в начале правления, вторая – знатного англичанина в 1788 году, третья – молодого добровольца национальной гвардии, служившего в Тюильри во время Революции:

«Присутствие короля не напугало меня; его лицо не оправдало моих ожиданий: оно было простым и добрым, я бы хотел, чтобы оно было более выразительным и величественным; его взгляд был взглядом отца, который смотрит на своих детей» [13].

«Король, без сомнения, не великий гений, но, что гораздо важнее, – он хороший человек» [14].

«В его неопределенном взгляде читались доброта, мягкость, безмятежность, и было невозможно… не испытывать к нему того интереса, который мы невольно ощущаем к безобидным существам» [15].

Как выглядела Мария-Антуанетта?

Сохранилось множество описаний этой очаровательной молодой женщины, взошедшей на трон спустя четыре года после прибытия во Францию. Многие из них чрезмерно лестны и, следовательно, малоинтересны. Для тех, кто желает узнать более правдоподобные детали, можно привести следующие воспоминания:

«Я много слышала о красоте этой принцессы и, признаюсь, никогда не разделяла эту точку зрения; но у нее было то, что для трона лучше, чем совершенная красота, – образ королевы Франции, даже в те моменты, когда она больше всего стремилась выглядеть просто красивой женщиной. У нее были глаза, которые не отличались красотой, но в которых читались нюансы: доброжелательность или отвращение проявлялись в ее взгляде гораздо ярче, чем у кого-либо еще. Не могу сказать, что ее нос был самой удачной чертой ее лица. Ее губы были явно неприятными: толстая, выступающая верхняя губа, порой опускающаяся, упоминалась как нечто, придающее ее лицу благородный и характерный вид, но служить она могла только для выражения гнева и негодования, а это не свойственно красоте. Ее кожа была безупречна, плечи и шея тоже прекрасны, грудь немного полновата, а талия могла бы быть более изящной. Но я не встречала рук и кистей красивее» [16].

«У Марии-Антуанетты было больше блеска, чем красоты. Каждая из ее черт в отдельности не была примечательна, но в целом она обладала величайшим обаянием. Это слово, так часто употребляемое для описания красоты, как нельзя лучше подходило для того, чтобы описать ее прелести. Ни одна женщина не несла голову с такой грацией, каждый ее жест был элегантен и благороден. Ее походка была достойной и легкой, напоминая известную фразу Вергилия: Incessu patuit Dea[13]. В ее облике сочетались грация и величественное достоинство, что так редко встречается» [17].

«Была ли королева действительно красивой? Нет, если рассматривать ее черты по отдельности, но она была прекрасна в целом: в тонкой талии, сияющей коже, легком шаге, величественной осанке и грациозных движениях» [18].

Как можно увидеть на картинах, гравюрах и скульптурах, дошедших до нас, Мария-Антуанетта не была красивой в соответствии с эстетическими канонами своей эпохи. Однако, несмотря на несимметричные черты, она принадлежала к числу тех женщин, чье обаяние и легкость затмевали идеальную красоту. Хотя кисть Элизабет Виже-Лебрен была известна своей лестностью, ее работы позволяют представить не столько точный облик, сколько эффект, который производила королева. Это же впечатление подтверждается на изображениях миниатюристов Франсуа Дюмона и Игнаса Кампана́. Именно поэтому королева долго предпочитала этих художников, которые умели улавливать ее выражения, подчеркивая, а не искажая ее черты. Работы Кухарского, который писал ее с 1789 года до конца ее жизни, также можно сравнить с работами его коллег.

Кроме того, сохранился очень интересный рисунок, выполненный Виже-Лебрен в конце 1770-х годов. Сосредоточенный на силуэте, этот эскиз лучше, чем статичные изображения с официальных портретов, иллюстрирует описания мемуаристов. Хотя это всего лишь набросок, поза Марии-Антуанетты в «черкесском» платье из другой эпохи отражает живую, почти современную фигуру, стремящуюся к движению. По мнению одного автора, который ссылается на мадам Кампан, она была в сценическом костюме для своей роли в постановке оперы «Роза и Кола́», представленной в Трианоне в 1780 году [19]. Это возможно, но сомнительно. Ее голос, важный элемент ее личности, к сожалению, упоминается очень мало: один современник описывает его как «громкий и проникающий» [20], а позднее свидетельство характеризует его как «мягкий» [21]. Говорила ли она с легким акцентом? Не исключено, и если об этом молчали, то, вероятно, потому что в Версале на такое не обращали особого внимания, ведь все королевы до нее были иностранками. Она приехала очень молодой и, вероятно, почти полностью избавилась