Читать книгу - "Королева моды: Нерассказанная история Марии-Антуанетты - Сильви Ле Бра-Шово"

свободой, проводили свои бессмысленные дни в нелепых сплетнях и клевете против нее. Так Мария-Антуанетта снискала дурную славу при дворе, в то время как народ ее все еще уважал.

Под лупой сплетен ее прогулки в легких экипажах, которыми она правила сама, катания на санях, которые стремительно уносили ее в Париж, рыбалка на пруду Швейцарцев, скачки, которые она с энтузиазмом посещала, и вечера у Большого канала, наполненные бурными событиями, подвергались самой жестокой критике, вызывали самые оскорбительные намеки. Пока клан Полиньяков безудержно обогащался, оставшаяся без внимания знать критиковала королеву, невольно выкапывая могилу всему сословию. На тот момент Мария-Антуанетта не обращала на это внимания. Слишком долго угнетенная бесконечными интригами Версаля, возможно, осознавая, что ничего не в силах изменить, и не задумываясь о последствиях, в силу своего характера она даровала себе свободу жить. Таким образом она хотела вырваться из золотой клетки, где жила на протяжении четырех лет, будучи дофиной.

Влияние незаслуженно забытой герцогини

Наконец, обретя свободу выбора, молодая 18-летняя королева с помощью кузины, Марии-Аделаиды де Бурбон-Пентьевр, первой принцессы крови (происходившей от Людовика XIV и мадемуазель де Монтеспан), обновила своих поставщиков. Женщина с отменным вкусом и прекрасно осведомленная обо всех новых тенденциях, Мария-Аделаида была красивой, высокой, стройной и особенно привлекательной, так как являлась самой богатой наследницей Франции. Герцог Шартрский, будущий герцог Орлеанский, двоюродный брат Людовика XVI, получивший прозвище Филипп Эгалите во время Революции, предложил свою кандидатуру на брак. Очарованная этим молодым человеком, хорошо сложенным и следившим за модой, она искренне влюбилась и вышла за него замуж в 1769 году в 16 лет (он был старше ее на шесть лет). Однако элегантный супруг, известный своей меркантильностью и распущенностью, не сделал ее счастливой. Среди прочего он завел себе любовницу – высокомерную графиню де Жанлис, которую он назначил воспитательницей их четырех детей (среди них был будущий король Людовик-Филипп).

Графиня де Жанлис, воспитательница короля

Стефания-Фелисите дю Крё, графиня де Жанлис по мужу, служила компаньонкой герцогини Шартрской, когда началась ее связь с герцогом. Позже он назначил ее гувернанткой своих детей, вопреки воле их матери. Она воспитывала их на улице Бельшасс, вдали от Пале-Рояль, придерживаясь оригинальных педагогических методов, вдохновленных идеями эпохи Просвещения. Старший сын, Людовик-Филипп, родившийся в октябре 1773 года, возглавил младшую ветвь Орлеанского дома и стал королем Франции в ходе революции 1830 года. Всего за несколько месяцев до своей смерти мадам де Жанлис увидела, как ее бывший воспитанник взошел на трон под именем Людовика-Филиппа I, позднее ставшего известным как «буржуазный король». В 1809 году он женился на Марии-Амелии Бурбон-Сицилийской, дочери Марии-Каролины Неаполитанской и племяннице Марии-Антуанетты. В браке родилось 10 детей. Мадам де Жанлис оставила после себя разнообразное литературное наследие, опубликованное еще при ее жизни.

Часто отсутствовавшая из-за провокаций своего мужа, который постоянно попадал в опалу, герцогиня Шартрская встречалась с Марией-Антуанеттой в частной обстановке через свою невестку, маркизу де Ламбаль. У этих двух женщин было столь ярко выраженное сходство во вкусах в одежде, что слухи сделали их соперницами. Ее брак уже многие годы трещал по швам, и Мария-Аделаида жила отдельно от своего супруга, когда в 1793 году он, втянутый в революционный процесс, проголосовал за казнь Людовика XVI. Так и не осуществив своих мечтаний о конституционной монархии, бывший герцог, причастный к казни королевской особы, сам погиб на эшафоте несколькими месяцами позже. История запомнила эту женщину за ее высокие моральные качества, унаследованные от отца, а также – менее явно – за романтическую судьбу «вдовы Эгалите», которая окончила свои дни рядом с депутатом-жирондистом низкого происхождения. В отличие от Филиппа Эгалите, этот человек выступил против казни короля, а затем, оказавшись в тюрьме вместе с Марией-Аделаидой, последовал за ней в эмиграцию и на всю жизнь остался ее верным рыцарем. Любопытно, что, чтобы очернить ее репутацию темой, сочтенной, вероятно, слишком легкомысленной, биографы герцогини Орлеанской почти не упоминают о моде. А ведь они вместе с мужем не только следовали ей, но и предвосхищали ее, будь то в искусстве или в нарядах. Увлеченные англоманы, регулярно путешествовавшие в Англию и увлекавшиеся философскими идеями, смысл которых они не всегда до конца понимали, герцог и герцогиня Орлеанские были самой модной парой Франции.

Мария-Аделаида раньше всех начала носить платья-футляры на английский манер и рединготы, придавая им изящный парижский вид. Так же, как и ее кузина, королева, она прежде времени облачилась в наряды, предвосхищавшие антикоманию постреволюционного периода, что видно на портрете Жозефа Дюплесси 1779 года. На ней – простое белое платье и едва заметные сандалии, ее образ, на первый взгляд не связанный с аллегорическим изображением, демонстрирует явно выраженное стремление к определенному стилю, что подтверждает хроника того времени: «Принцесса, очень похожая на себя и прекрасно одетая, но по-французски и в самом современном вкусе, поскольку, как кажется, на ней левит и она словно бы босиком» [26]. Этот вкус к неоклассицизму разделяла и Элизабет Виже-Лебрен, которая незадолго до Революции изобразила герцогиню в наряде, представляющем собой пример зарождающейся моды, получившей продолжение в период Директории и Империи.

Когда дофина взошла на трон, герцогиня Шартрская уже была клиенткой мадемуазель Бертен, которая находилась на пике своей карьеры; Мария-Аделаида, будучи всегда в курсе новых талантов, способствовала ее успеху. Действительно, мода на высокие прически, которую часто ошибочно приписывают только Марии-Антуанетте, появилась еще до ее приезда во Францию. Уже в 1768 году газета Le Courrier de la Mode[14] упоминает успех прически, названной «Монтосьель»[15], за которой последовали «Оперная ложа», «Кесако» и знаменитый «Сентиментальный пуф», чью стремительную популярность прервала смерть Людовика XV в мае 1774 года. Как рассказывает баронесса фон Оберкирх, «траур по королю прервал довольно нелепую моду, которая заменила «Кесако», а именно моду на сентиментальные пуфы. Это была прическа, в которую вставляли фигурки людей или вещи, которые были дороги человеку» [27].

«Кесако», что происходит от французского qu’est-ce que c’est?[16], был плюмажем из перьев, который крепился к затылку. Этот аксессуар был придуман мадемуазель Бертен после огромного успеха сатирической работы Бомарше. Монументальный «Сентиментальный пуф», нечто вроде эксцентричной пирамиды, символизировал, как следует из названия, все, что связано с эмоциями – как личными, так и общественными. Этот головной убор в виде причудливой конструкции был впервые представлен герцогиней Шартрской, которая разместила на своей голове миниатюры своего сына на руках его кормилицы, маленького чернокожего слугу и попугая, все это было переплетено с волосами ее мужа, отца и тестя. В общем, вся семья разместилась в прическе, которая позволяла воплощать самые безумные комбинации, ведь она спускалась до земли – по крайней мере, так говорили. Как только закончился траур по покойному королю, мода вновь возродилась, и новая королева не упустила случая последовать за ней, став ее главным символом. Когда в марте 1775 года Мария Терезия строго отругала свою дочь за прически, подходящие скорее актрисе, она ответила: «Все носят такие прически, и было бы странно не носить их» [28]. Она не лгала – это была мода, однако забыла упомянуть, что стала ее иконой после встречи с мадемуазель Бертен летом 1774 года, организованной через свою кузину. Что последовало за этим, почти полностью затмило память о Марии-Аделаиде, которая была пионером моды своего времени. Баронесса фон Оберкирх без раздумий очень высоко отзывалась о таланте мадемуазель Бертен, хотя не испытывала к ней симпатии; она описывала с возмущением, как та «обращалась к принцессам как к равным» [29]. Помимо профессиональных качеств, именно эта удивительная естественность очаровала молодую королеву, которая так стремилась быть замеченной за то, кто она есть, а не за то, что она представляет. Введя Бертен в свои личные покои и избавив от посредников, Мария-Антуанетта установила с ней свободные, почти обычные отношения клиентки и модистки. Их связывали совместное творчество и доверие.

4 Изменение этикета

Вы уже нарушили столько других правил этикета, что не оставите в силе и это.

Письмо Марии-Терезии своей дочери 10 февраля 1771 года

Задать тон

Весь церемониал утреннего