Читать книгу - "Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов"

class="p1">Раз имелись мужи "смыслены", следовательно, по логике вещей, должны были иметься и "несмыслены". Однако таковые упоминаются в ПВЛ только применительно к периоду конца XI в.[2457]. Это неудивительно, ведь и летописец, и общество в целом идеализировали древность, эпоху "древних князей". Особенно наглядно это прослеживается при анализе использования летописцем эпитета "храбрый", также имевшего элитарную семантику. Таковой употребляется в Лаврентьевском списке ПВЛ всего несколько раз в отношении: 1) жен гилий, занимающихся мужскими делами и повелевающих своими мужьями[2458]; 2) воев, собранных Ольгой и Игорем для похода на древлян[2459]; 3) воев Святослава[2460]; 4) князя Мстислава Владимировича[2461]. Помимо этого "храбрый" присутствует в цитате из Святого писания (Ис. 3: 1–2)[2462]. В Ипатьевском своде, наряду с вышеприведенными вариантами, "храбрыми" названы князь Святослав[2463] и мужи-варяги, которых избрал Владимир себе на службу и которым раздал грады[2464]. Таким образом, эпитет "храбрый", применительно к русским реалиям, употребляется дважды к войску Святослава, дважды к князьям и один раз к княжим мужам варяжского происхождения. "Храбрый" — не просто мужское[2465], но сугубо воинское качество. Причем летописец использует данное понятие для характеристики героев далекой старины, легендарной эпохи "первых князей". Характерен и подбор самих князей с качественными характеристиками "храбрый" — Святослав и Мстислав. Оба — олицетворение воинской доблести, идеал князя-воина, чьи подвиги поросли преданиями и легендами. Один раз упоминается "храбрьство/хоробрьство" в связи с событиями, последовавшими после ослепления Василька Теребовльского, но опять же применительно к древним князьям[2466]. Здесь противопоставляются "древние" князья, "собравшие" Русскую землю и покорившие ей другие земли, и князья "нынешние", которые усобицами губят Русскую землю.

Несколько по иному, но с еще большим уклоном в древность, расставлены акценты в Н1Л. В ней помимо Святослава, его воев[2467], варягов, отобранных Владимиром[2468] "храбрыми" названы Игорь и Олег[2469].

В последствии функциональное разделение обязанностей приведет к дифференциации дружины на "бояр думающих" и "мужей хоробствующих"[2470]. В рассматриваемое же время можно отметить только естественную дифференциацию сюжетов (связанных с принятием мудрых решений и с воинскими подвигами), но, видимо, не самих функций. Показательно, что тема подвига у летописца не является выраженной. И хотя у него имеется красочный рассказ о Святославе, сюжетов с реальными единоборствами всего два: отрока с печенежином и Мстислава с Редедей. То ли наша дружинная среда была бедна на предания, то ли летописца они особенно не интересовали[2471].

Таким образом, именно благоразумие, ум и мудрость, в представлении летописца, являются главными отличительными чертами представителей высшей правящей "элиты" формировавшегося древнерусского государства. Это их главные "социальные качества", позволяющие выполнять соответствующие функции. Показательно, что именно эти качества, в представлении летописца и, если верить летописи, общества, способствовали тому, что Русь, осознанно, приняла христианство. Так, Владимир, приняв сердцем рассказ греческого философа, решил все-таки проверить на деле какая вера лучше: "Володимеръ же положи на сердци своемъ, рекъ пожду и еще мало, хотя испытати о всех верах"[2472]. Но прежде он, как и подобает "мудрому и смысленому" князю созвал вече[2473], на котором поведал о миссионерских посольствах и спросил совета у бояр и старцев градских: "…И рече имъ: "Cе приходиша ко мне Болгаре, рькуще прими законъ нашь, посемь же приходиша Немци и ти хвалях законъ свои. По сихъ придоша жидове. Се же послеже придоша Грьци, хуляше вси законы, свои же хваляше… Да что оума придасте, что отвещаете". И реша бояре и старци: "Веси княже, яко своего никтоже не хулить, но хвалить. Аще хощеши испытати гораздо, то имаше оу собе мужи, пославъ испытая когождо их службу…". И быс люба речь князю и всемъ людемъ"[2474]. Таким образом, бояре и старци градские предложили князю то решение, до которого он уже сам раньше их додумался (и это понятно, князь то мудрее и смысленее всех). Естественно, что для столь ответственного задания как "испытание вер" "избраша мужи добры и смыслены", которые воочию на местах, ознакомившись с верами, убедились в превосходстве православия, о чем и поведали по возвращении князю и боярам. Последние одобрили такие предпочтения, сославшись на авторитет княгини Ольги: "Аще бы лихъ законъ Гречьскии, то не бы баба твоя прияла Ольга, яже бе мудреиши всех человекъ"[2475].

Таким образом, замыкается кольцевая композиция: решение исходит от князя, независимо подтверждается боярами и старцами градскими, проверяется мужами "добры и смыслены" и освящается авторитетом "мудрейшей из людей", первой княгини-христианки Ольги, выступающей здесь в качестве своеобразной внешней санкции. Однако, подтвердив мудрость принятого князем решения авторитетом его мудрой бабки, бояре предоставили право последнего выбора самому Владимиру: "Отвещавъ же Володимеръ, рех: "Идемъ крещенье приимемъ?" Они же рекоша: "Где ти любо""[2476]. И далее Владимир все осуществляет опять же осмыслено: идет на Корсунь и диктует Константинополю свои условия. Взяв город, он требует у императоров Василия и Константина руки их сестры. На брошенный ему последними упрек, что, де, не может христианка выйти замуж за язычника, Владимир заявляет: "Яко азъ крещюся, яко испытахъ преже сихъ днии законъ вашь, и есть ми любо вера ваша и служенье"[2477]. Иными словами, князь подчеркивает, что он крестится, но не потому, что недостойно христианке выйти замуж за него — язычника, а потому, что "испытал" греческую веру и она ему люба. Вскоре Господь явил князю чудо с ослеплением и прозрением (наступившим после того, как князь принял святое крещение), тем самым явил свою силу и окончательно убедил князя и его дружину в том, сколь и воистину "великъ Богъ… хрестеянескъ"[2478]. Таким образом, здесь все "смыслено" и "мудро", с одной стороны, и все предопределено — с другой[2479].

Характерно, что и сам народ принял христианство вполне осмысленно, здраво рассудив, что если бы это было плохо, то князь и бояре не приняли бы крещения[2480]. Народ верит в мудрость и особую избранность "элиты", главным свойством которой является умение правильно принимать решения на общую пользу и тем самым, в свою очередь и на своем уровне, тоже демонстрирует "элитарные" качества — "смысление" и "мудрость". Как здесь не вспомнить о предках этих здраво рассудивших киевлян, "мудрых и смысленых" — полянах.

Показательно, что "правильность" принимаемого решения об "испытании вер" была предопределена изначально, начиная с принятия решения князем. Тем не менее, и сам князь, и бояре, и мужи "добры и смыслены", и "людье" продолжают "играть" заданную "роль" до конца. А где же Божественная