Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

мертвую схватку с Байковым. Разъезжая днем по больным, он забегал в городскую управу, где у него были соглядатаи, чтобы поймать, уличить в чем-либо Байкова, который, как говорил Ткачев, «проделывает разные приемы» только для того, чтобы обворовать город. В губернское правление, к прокурору и в Министерство внутренних дел подавались от имени разных лиц доносы на Байкова, всегда необоснованные, и не было сомнения, что это делал Ткачев при посредстве городских подонков. Байков как-то сказал мне:

— Ткачев — ходячее зло, маньяк, вампир, вся жизнь которого ушла на причинение избранной жертве зла. Он заел свою жену, создал из сына человеконенавистника, он сладострастно лечит, чтобы видеть человеческие страдания, и он твердо знает, что один только я по достоинству его оцениваю. Особенно его злит, что на все его козни молчу, и он чувствует мое презрение. Ему хотелось бы, чтобы я возбудил преследование против кого-либо из доносчиков. Он знает, что в таком процессе можно всячески грязнить жалобщика, защищаясь.

Ткачева неизменно избирали в гласные, хотя ткачевцев, разделявших вражду к Байкову, видимо, не было.

Летом 1884 года Байков спешно прислал за мной, и в записке было сказано:

— Обедать будете у меня.

Байкова застал возбужденным. Он получил негласное извещение из Екатеринослава, что губернское присутствие вследствие донесения мещанина Кораблева и на основании документов об устройстве в Ростове набережной постановило в совещательном порядке: устранить временно А. М. Байкова от занимаемой должности, возбудить производство дознания, и что на завтра назначено заседание, которое официально подтвердит постановление, прошедшее в частном совещательном порядке. Байков познакомил меня с делом, и ясно было, что два постановления комиссии, одобренные думой, год тому назад отосланные в губернское присутствие, выкрадены или пропали. Равно не попала в присутствие шестимесячная отчетность о полукопеечном сборе. Опускаю подробности. По убеждению Байкова это была махинация Ткачева, который, видно, знает уже о состоявшемся постановлении и сегодня был в управе, полагая, что частное совещание присутствия сообщено по телеграфу.

— Возмутительно, — добавил Байков, — что дурак губернатор и два советника не сочли нужным потребовать от меня объяснение. Меня, конечно, им не удастся слопать, дознание провалится, но пока скандал, и я буду устранен от занятий. Надеюсь, что вы мне поможете и сегодня вечером поедете в Екатеринослав с важными документами и моею доверенностью. С вокзала пойдете к советнику губернского присутствия. Он вас будет ожидать и укажет, что необходимо в дальнейшем. Если документы, которые посылаю, не были в рассмотрении губернского правления, то вся затея Ткачева лопнет.

Остался обедать у Байкова, познакомился с несложным делом. Тепло распрощались, тщательно спрятал на себе документы и вечером поехал. Утром приоделся в вагоне, оставил на вокзале вещи и покатил по адресу. Меня принял типичный чиновник (фамилию забыл). Когда я его познакомил с сущностью дела и показал ряд документов, он заботливо сказал:

— Неужели губернское правление просмотрело эти документы? Я не был на заседаниях по делу Андрея Матвеевича, так как только вчера возвратился из командировки и тотчас телеграфировал Андрею Матвеевичу.

Побеседовали, познакомились, и я убедился, что этого члена присутствия умышленно спровадили из Екатеринослава, но не успели закончить поход на Байкова.

Губернатором был князь Долгорукий[506]. Когда его перевели на другую службу, то местный еврей сострил:

— Руки уехали, долги остались.

Долгорукий считал Байкова виновником представления докладной записки о присоединении Ростова, Таганрога и других [городов] к области Войска Донского, чем значительно умалялось значение Екатеринослава. Убрав влиятельного Байкова, можно было надеяться провалить вопрос «о присоединении». Случай представился.

Член присутствия указал мне, что я должен предпринять, дабы присутствовать в заседании, дать нужные объяснения и представить, если надобность укажет, документы. Байкова обвиняли в самовольном и неправильном расходовании сумм полукопеечного городского сбора с вывозимого хлеба и в других упущениях с корыстною целью при расходовании этих сумм.

Пошел в губернское правление, где сделал необходимые заявления и в двенадцать утра предстал пред присутствием. Я спросил, находятся ли при деле документы, посланные в прошлом году, и указал на квитанцию почтовой конторы, имеющуюся при мне. Бумаг не оказалось, а в книге вступления бумаг (регистратура) имелась запись. Скандал! Взволновались! Решили отложить заседание на завтра и во что бы то ни стало найти присланные из комитета отчетности и прочее. В частной беседе я доложил губернатору и членам, что происходит умышленное или ошибочное обвинение вследствие исчезновения важных документов. Показал документы и закончил беседу предположением, что кто-то замыслил подвести его превосходительство и членов присутствия. Волнение присутствие не скрывало. Был дан приказ искать, найти, иначе под суд всех работающих в канцелярии. Телеграфировал иносказательно Байкову по условленному адресу о создавшемся положении. Бумаги в большом конверте найдены в деле «о набережной города Азова». Сделано ли это умышленно или по неосторожности, меня не интересовало. Присутствие постановило: «Признать донесение мещанина Кораблева неосновательным и оставить таковое без последствия». Телеграфировал Байкову и возвратился в Ростов.

Байков рассказал в управе и некоторым гласным о доносе Кораблева, но все догадались, что это проделка Ткачева. Дня через два, когда Ткачев выкатился в своей колымаге, то прохожие увидели сзади на экипаже приклеенный плакат следующего содержания: «Граждане, счастлив сообщить, что наш дорогой Андрей Матвеевич остается головой и что подлый на него донос отвергнут. Ткачев». Кто подшутил так остроумно, неизвестно. Колымага катилась по городу еле-еле, Ткачев под верхом экипажа не видел любопытства обывателей, не слышал хохота. Так он объездил пациентов, и лишь в аптеке Штримера обратили внимание, что проходившие останавливаются у экипажа и что-то читают.

Байков рассказал о доносе в управе и многим своим друзьям. Узнали в городе. Кораблев оказался владельцем небольшого постоялого двора. Все знали истинного доносчика. Байков решил не возбуждать дело, ибо вина Ткачева вряд ли обнаружится. Узнали, конечно, о моей поездке в Екатеринослав, преувеличили, как полагается, мои действия и сочли, что я «провел» блестяще защиту интересов Байкова. Но я приобрел врага в лице Ткачева, который вообще ненавидел ставленников Байкова, которых было много. Байков подшучивал:

— Берегитесь, не простит!

Прошло несколько месяцев, о доносе забыли. Ткачев продолжал свою политику.

В управе мною было образовано отдельное маленькое учреждение, «стол претензий», так как дел стало много, особенно мелких, о взыскании недоимок с арендаторов на базарах и прочее. Заниматься взысканиями я не мог и не хотел, почему с разрешения управы, вернее, городского головы порядок производства взысканий, удаления неисправных арендаторов и другие исполнительные производства были установлены мною так: судебные действия производил я, а для исполнительных действий приспособил служащего в столе претензий молодого человека, Смоленского, которому я передавал исполнительные листы. В вознаграждение за этот неприятный труд