Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

«Солдаты! – издал Наполеон прокламацию 26 октября в Потсдаме. – Русские похваляются тем, что идут на нас. Мы пойдем им навстречу, чтобы сократить им половину пути. Посередине Пруссии они вновь найдут Аустерлиц»{1598}. Это было совсем не то, что желали услышать солдаты. Теперь, после занятия прусской столицы, они хотели домой.

Наполеон торжественно въехал в Берлин 27 октября во главе 20 000 гренадер и кирасир в парадных мундирах. «Император гордо проехал в своем простом костюме и маленькой шляпе с кокардой стоимостью в один су, – вспоминал капитан Куанье. – На его штабных офицерах были парадные мундиры, и было странно видеть столь бедно одетого человека во главе такого роскошного войска»{1599}. В 1840 году Стендаль в письме будущей императрице Евгении вспоминал, как Наполеон «ехал верхом, на двадцать шагов впереди своих войск, окруженный толпой. Не было ничего легче, как выстрелить в него из любого окна… Толпа хранила молчание и не приветствовала его ни единым возгласом»{1600}. В Берлине Наполеон обосновался в Шарлоттенбурге, просторном дворце Фридриха-Вильгельма III в стиле рококо, и устроил там штаб. Среди расходов Наполеона за этот период числятся 23 300 франков, уплаченные некоей «жительнице Берлина»{1601}. 30 октября Наполеон предложил королю мир при условии, что Пруссия откажется от земель западнее Эльбы. На это Фридрих-Вильгельм III был готов. Но когда Наполеон прибавил, что Пруссия в грядущей войне с Россией должна послужить ему операционной базой, король проигнорировал мнение большинства советников и возобновил военные действия, отступив к Кёнигсбергу (совр. Калининград) на Балтийском море{1602}.

Франция ежегодно давала Наполеону до 80 000 рекрутов. Значительная доля набора 1806 года теперь направлялась в Пруссию. Таким образом, к ноябрю 1806 года Наполеон с новобранцами, 80-тысячной действующей армией (то есть без учета гарнизонов в захваченных прусских городах) и отрядами Рейнского союза мог, перейдя Вислу, войти на территорию прежней Польши с крупными силами прежде, чем войне помешает зима. Польша стала самостоятельным государством в 966 году, королевством – в 1025 году и по Люблинской унии (1569) образовала федерацию с Литвой [Речь Посполитую]. В 1772, 1793 и 1795 годах Россия, Пруссия и Австрия делили ее между собой, но, хотя польское государство исчезло с политической карты, разделившие его державы не сумели вытравить у поляков национальное чувство. Наполеон постоянно стимулировал его, поддерживая у поляков надежду на то, что однажды он подарит им государственность. Возможно, Наполеон и сделал бы это, но на ближайшее время таких планов у него не было. С 1797 года, когда в составе французской революционной армии появились «польские легионы», от 25 000 до 30 000 поляков приняли участие в двух итальянских кампаниях, воевали в Германии и Сан-Доминго. Явная симпатия Наполеона воодушевила гораздо большие массы поляков. Поляки составляли некоторые из лучших частей Наполеона, в том числе первые в Великой армии уланские части. (Они оказались настолько эффективными, что к 1812 году Наполеон приказал переформировать девять драгунских полков в уланские (шеволежерные).)

Лошадей для грядущей кампании искали по всей Франции и Германии. Кроме того, Великой армии передали конницу Итальянской армии. Наполеон реквизировал в Пруссии обмундирование, обувь, седла, провизию и так далее, но состояние польских дорог делало неизбежными перебои в снабжении. Наполеон, неизменно заботившийся о том, обуты ли его солдаты, только в ноябре и декабре посвятил этому предмету 23 письма. В одном из них, адресованном генералу Франсуа Бурсье, коменданту кавалерийского депо в Потсдаме, Наполеон потребовал отнять у прусских кавалеристов сапоги и заменить их на французские башмаки: «Им они больше не понадобятся…»{1603}

2 ноября Наполеон приказал Даву наступать на восток, к Позену (совр. Познань), вместе с драгунами Бомона, а за ними отправил Ожеро{1604}. Когда они подготовили там условия для расквартирования и построили хлебопекарни, туда же явились корпуса Ланна, Сульта, Бессьера, Нея и Бернадота (до 66 000 человек пехоты и 14 400 кавалерии). Наполеон встал между Одером и Вислой, во-первых, чтобы это пространство не заняли русские, а во-вторых, рассчитывая помешать восстановлению сил пруссаков и принудить австрийцев к нейтралитету. Сам Наполеон пока оставался в Берлине. 4 ноября он узнал, что 68 000 русских идут из Гродно на запад, чтобы соединиться с 20 000 пруссаков генерала Антона фон Лестока[158],[159]. «Если я позволю русским наступать, то потеряю поддержку и запасы Польши, – говорил Наполеон. – Русские могут придать решимости Австрии, которая колеблется лишь потому, что они так далеко. Они увлекут за собой всю прусскую нацию»{1605}. Чтобы этого не допустить, Мюрат, Даву, Ланн и Ожеро двинулись к Висле с расчетом обустроить на реке укрепления, а после встать на западном берегу на зимние квартиры. Тысячемильный марш морозной зимой из Парижа по территории одной из самых бедных стран Европы с целью сразиться с двумя враждебными державами (и третьей, потенциально враждебной, на юге) был довольно рискованным предприятием, однако не опаснее похода, закончившегося у Аустерлица.

Почти весь следующий этап кампании пришелся на Восточную Пруссию, бывшую польскую территорию и современный российский эксклав Калининградскую область (15 000 квадратных километров). Местность представляет собой в основном поросшую лесом заболоченную равнину с множеством рек и озер. Зимой температура опускается до –30 ℃, а светло лишь с 7:30 до 16:30. Дороги нередко представляли собой лишь колеи, не обозначенные на картах. Даже магистраль Варшава – Позен не была замощена и снабжена водоотводными канавами. Проливной дождь превращал местность в океан грязи, и тогда артиллерия двигалась не быстрее 2,5 километра в час. Наполеон шутил, что открыл пятый – вдобавок к воде, огню, воздуху и земле – элемент: грязь! Он отправил вперед офицеров-топографов, чтобы нанести местность на карту, записать название всякой деревни, указать численность ее населения и даже тип почвы в этом районе. Собранные сведения топограф заверял своей подписью, и Наполеон в случае нужды мог вызвать его и подробно расспросить.

Мысли Наполеона, даже когда он готовился выступить против русских, возвращались к Англии, которую он считал столь же серьезной угрозой долгосрочным интересам Франции. 21 ноября 1806 года, в пятницу, Наполеон ввел в действие Берлинский декрет. Этот шаг был попыткой принудить Великобританию к переговорам, но в итоге привел – когда Наполеон попытался навязать свою волю Португалии, Испании и России – к его собственному падению.

Континентальная блокада, введенная Берлинским декретом и последовавшими за ним Миланским (1807) и декретом Фонтенбло (1810), по выражению Наполеона, явилась «воздаянием» за английский королевский декрет от 16 мая 1806 года, которым вводилась блокада всего европейского побережья, от французского Бреста до острова Эльба{1606}. Поскольку «Англия нарушает общепризнанное всеми цивилизованными народами международное право» (гласил Берлинский декрет), ее противники вправе «применить к Англии те приемы, которые она закрепила в своем морском законодательстве». Поэтому положения декрета, предложенные и переработанные Талейраном (он одобрял блокаду), не оставляли места для компромисса:

Ст. 1. Британские острова объявляются в состоянии блокады.

Ст. 2. Всякая торговля и всякая корреспонденция с Британскими островами воспрещаются…

Ст. 3. Всякий подданный Англии… который будет обнаружен в странах, занятых нашими войсками… будет объявлен военнопленным.

Ст. 4. Все склады и все товары… принадлежащие английскому подданному… будут объявлены законными призами…

Ст. 7. Ни одно судно, приходящее прямо из Англии или английских колоний… не будет принято ни в одном порту{1607}.

Поскольку ⅓ объема прямого экспорта Англии и ¾ ее реэкспорта приходилось на континентальную Европу, Наполеон рассчитывал политическим давлением принудить Лондон к возобновлению мирных переговоров, свернутых в августе{1608}. В письме Луи 3 декабря Наполеон объяснял: «Я завоюю море силой суши»{1609}. Позднее он утверждал: «Это единственный способ нанести Англии удар и заставить заключить мир»{1610}. Действительно, после гибели французского флота у Трафальгара повредить непосредственно Англии оставалось возможным, лишь вредя ее торговле. Хотя Наполеон рассчитывал на популярность Берлинского декрета у французских бизнесменов (он надеялся, что они отнимут торговлю у англичан), скоро его разочаровали доклады собственных торговых палат. Уже в декабре палата Бордо сообщила об опасном спаде деловой активности. Внешняя торговля не игра с нулевой суммой, каковой