Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

Когда адъютант Даву полковник Фалькон объяснил Наполеону, что тот разбил лишь соединение Гогенлоэ, а не главные силы прусской армии, император сначала не поверил: «У вашего маршала, похоже, двоится в глазах»{1576}. Выяснив, однако, правду, Наполеон пришел в восторг. «Передайте маршалу, что он сам, его генералы и солдаты заслужили мою вечную признательность», – сказал он Фалькону и удостоил корпус Даву чести возглавить триумфальный въезд в Берлин 25 октября{1577}. При этом упоминание об Ауэрштедте так и не появилось на знаменах корпуса, поскольку ошеломительная победа Даву над герцогом Брауншвейгским затмила прекрасную победу, одержанную Наполеоном над Гогенлоэ.

Бернадот, напротив, умудрился пропустить буквально все, и ни Наполеон, ни Даву никогда ему этого не простили. «Мне следовало расстрелять Бернадота», – заметил Наполеон на острове Святой Елены. После Йены он, по-видимому, непродолжительное время раздумывал, не отдать ли маршала под трибунал{1578}. 23 октября Наполеон отправил Бернадоту резкое письмо: «Вашего корпуса не было на поле боя, и это могло стать для меня роковым». Бернадот понял распоряжения Бертье буквально и повел солдат к Дорнбергу. Его и Наполеона пути не пересекались между 9 октября и 8 декабря, и к тому времени император в письме похвалил его за отнятый у Блюхера Любек, поэтому рассказы о личной перепалке между ними относятся к области мифов{1579}. Бертье редко ошибался при передаче приказов, но неучастие Бернадота в обеих битвах показывает, какова могла быть цена такого промаха. Бернадот вновь оказался мишенью для гнева Наполеона, и его собственная зависть и давняя неприязнь к императору лишь ухудшили положение.

«Любовь моя! Я провел кое-какие славные маневры против пруссаков, – похвастался Наполеон Жозефине в письме, отправленном из Йены в три часа ночи после битвы. – Вчера я одержал крупную победу. У неприятеля было до 150 000 солдат. Я захватил 20 000 пленных, 100 орудий и знамена. Я видел прусского короля и оказался близко к нему, но в плен его не взял, как и королеву. Два дня я стоял бивуаком. Я необыкновенно хорошо себя чувствую»{1580}. Успех, как обычно, преувеличен, а Фридрих-Вильгельм III участвовал в сражении при Ауэрштедте, а не при Йене, и поэтому Наполеон не мог видеть ни прусского короля, ни королеву, но он и в самом деле захватил 83 орудия (Даву – еще 53), и, конечно, после почти образцовой победы ему было «необыкновенно хорошо».

Блокада

Император Наполеон, как известно, часто снимал свой крест Почетного легиона и собственноручно прикреплял его на грудь храбреца. Людовик XIV сначала узнал бы, дворянин ли этот храбрец. Наполеон спрашивал, храбр ли дворянин.

Элзеар Блаз, капитан французской императорской гвардии

Первое качество солдата состоит в мужественном перенесении трудов и лишений войны. Храбрость составляет только второстепенное качество. Бедность, лишение и нищета – лучшая школа для солдата[154].

Военное правило Наполеона № 58

«Я никогда не видел такого разгрома», – отозвался Наполеон о положении пруссаков после Йены{1581}. Но Фридрих-Вильгельм III не сдался. Он отступил на северо-восток и продолжил драться, поскольку знал, что русская армия на подходе. Хотя после сражения маркиз Джироламо ди Луккезини, прусский посол в Париже, начал с Дюроком переговоры, они ни к чему не привели. Наполеон справедливо считал Луккезини главным сторонником продолжения войны{1582}. «Думаю, трудно привести лучшее доказательство скудоумия этого клоуна», – написал он Талейрану{1583}.

Великая армия продолжала безжалостно гнать пруссаков, не давая им шанса остановиться для перегруппировки. Шпандау капитулировал перед Сюше 25 октября, Штеттин сдался Лассалю 29 октября, а 11 ноября Ней занял хорошо укрепленный Магдебург. Это отдало в руки французов весь запад Пруссии. 7 ноября в Любеке капитулировал генерал Герхард фон Блюхер (он храбро сражался при Ауэрштедте) со всеми своими солдатами: у них кончились боеприпасы.

Берлин пал настолько быстро, что лавочники не успели снять с витрин многочисленные карикатуры на Наполеона{1584}. Как и в Венеции, император приказал увезти в Париж квадригу богини победы с Бранденбургских ворот. Пленных прусских гвардейцев провели мимо посольства, на ступенях которого всего месяц назад они нахально точили сабли{1585}. Наполеон посетил поле битвы при Росбахе (совр. Браунсбедра), где в 1757 году Фридрих Великий разбил французов, и распорядился увезти в Париж стоявшую там колонну{1586}. «Я в чудесном здравии, – написал он Жозефине из Виттенберга 23 октября, – и усталость мне не вредит»{1587}. Привычка заканчивать столь многие письма Жозефине словами «я в порядке» (je me porte bien) позднее стала опасной{1588}.

Укрывшись в тот день в охотничьем домике от внезапной бури, он встретил молодую женщину. Она рассказала, что была замужем за шефом батальона (chef de bataillon) Второй полубригады легкой пехоты и после гибели мужа при Абукире осталась с сыном на руках. Изучив документы и убедившись, что ребенок законнорожденный, Наполеон назначил вдове годовую пенсию в 1200 франков, право на которую после ее смерти должно было перейти к сыну{1589}.

На следующий день в Потсдаме, во дворце Сансуси, император осмотрел шпагу, портупею, шарф и ордена Фридриха Великого и отправил эти вещи в Дом инвалидов – в виде «мести за бедствия Росбаха»{1590}. (Он до конца жизни держал будильник прусского короля у своей постели, но не взял принадлежавшую Фридриху флейту, и ее до сих пор можно увидеть в Сансуси.) «Я скорее предпочел бы вот это, чем двадцать миллионов», – отозвался Наполеон о своей добыче и, осматривая с офицерами штаба могилу Фридриха, скромно прибавил: «Шляпы долой, господа! Если бы этот человек был жив, я бы здесь не стоял»{1591}. В Потсдаме Наполеон едва не свершил гораздо более жестокую месть. Выяснилось, что прибывший из Берлина с прусской делегацией князь Франц-Людвиг фон Гатцфельд в зашифрованном письме сообщал Гогенлоэ о численности и состоянии французских войск. Император собрался предать Гатцфельда военному суду как шпиона и расстрелять. Бертье, Дюрок, Коленкур и Рапп пытались смягчить гнев Наполеона. Коленкур, должно быть, вспомнил дело герцога Энгиенского, а Бертье даже вышел из комнаты, когда Наполеон «вконец разозлился» на советчиков{1592}. Поняв, что отреагировал слишком бурно, Наполеон поставил трогательную сцену: беременная супруга Гатцфельда бросилась к его ногам и в слезах умоляла пощадить мужа, а император великодушно сжег перехваченное письмо, уничтожив улику{1593}.

В тот день, когда Даву вошел в Берлин, а Сюше занял Шпандау, Наполеон отправил Фуше письмо о расходах на декорации к балету Пьера Гарделя «Возвращение Улисса» и запросил подробный отчет, чтобы «убедиться, что в нем ничего дурного; вы понимаете, о чем речь» (Пенелопу, когда ее муж воюет на чужбине, осаждают поклонники){1594}. При этом Наполеон, не без лицемерия, хотел обвинить в том же самом прусскую королеву Луизу и объявил в бюллетене: «В покоях, которые занимала королева в Потсдаме, был найден портрет русского императора, подаренный ей этим государем»[155]{1595}.

Беспощадны и намеки на то, что Фридрих-Вильгельм III был жалким подкаблучником. «Записки, доклады, государственные бумаги – все это пахло мускусом, – гласит 19-й бюллетень кампании от 27 октября из дворца Шарлоттенбург, – и находилось среди лент, кружев и других туалетных принадлежностей королевы»[156]{1596}. На тот случай, если читатель не уловил намека, Наполеон объяснил, что эти записки, являющиеся «историческими документами… доказывают – если в подобном случае еще нужны какие-нибудь доказательства, – насколько несчастны те правители, которые допускают влияние женщин на политические дела»[157]. Даже верный Боссе считал, что Наполеон отзывается о Луизе «со злобой, без учтивости», а когда Жозефина указала на неделикатность в бюллетенях характеристик прусской королевы, Наполеон признал: «Да, это так. Но я терпеть не могу интриганок. Я привык к женщинам добрым, кротким и отзывчивым… Но это, возможно, оттого,