Читать книгу - "Джошуа - Микита Франко"

засыпался, и вскидываю руки:

— Я просто высказываю своё мнение! Мне кажется, ты роешь не туда, зачем кому-то… убивать какого-то деда?

Он, прищуриваясь, смотрит на меня:

— Ты не забыл, что по городу рыскает псих, убивающий мужиков?

Мне обидно, я возмущен такому определению себя.

— Почему сразу псих… — бурчу себе под нос, он не слышит.

У него звонит мобильный, мы расходимся, кивнув друг другу, и я спешу в кабинет. Пролетаю мимо Наташи, она быстро сообщает, что передала папку, я показываю палец вверх — класс, мол, — она снова удивлена. Когда её заподозрят в удалении важных для следствия файлов — удивится еще больше. Я думаю, выкрутится: она всего лишь студентка, нажала не на ту кнопочку — ой, бывает.

Оказавшись в кабинете один, я плотно закрываю дверь и опираюсь на неё спиной. Только тогда замечаю, какой мандраж во всём теле: я словно заведенный. Как механическая черепашка. Дз-з-з-з.

Перевожу дыхание, стараюсь успокоиться, но начинаю улыбаться: эйфория от хорошо сделанной работы накрывает с головой, мне трудно сдерживать смех. Пройдя к столу, падаю в кожаное кресло и хихикаю, уткнувшись в пиджак, оставленный здесь же — на спинке. Неожиданно меня подстёгивает желание пошалить, я не хочу уходить просто так, и решаю оставить ему записку.

Отрываю клейкий стикер (розовый, какая прелесть) от блока, беру ручку и вывожу:

«Главное в следственных действиях — не выйти на самого себя».

Отодвигаю ящик стола и клею записку на дело Кривоуса.

Шалость удалась.

Джошуа — Димa [8]

Я схожу с ума.

На работе полный завал. В деле одного из пропавших нет улик. Ганченко говорит, что передавал их мне, но в папке недостает трёх материалов. Аналогичная папка пропала из сетевого хранилища, и мы не можем выяснить, кто её удалил. Звали программиста, но он не знает, что делать: его способности ограничиваются переустановкой Винды и обновлением антивируса. Сказал, что у нас не настроен аудит. Это ещё что: большинство материалов дела здесь передают, как открыточки по Вотсапу. Шарашкина контора.

Я сказал Ганченко, что это его студенты. Они ошивались здесь целыми днями, типа «работали». Я показал Сергею записку, которую они оставили в обворованном деле: «Главное в следственных действиях — не выйти на самого себя». Оборжаться можно.

Сергей и поржал. Спросил:

— Может, ты это сам написал, когда бухой был, и не помнишь?

— Я таким ровным почерком даже трезвый не пишу, не то что пьяный.

Когда пишу я, все буквы с наклоном влево. Я левша.

На студентов Ганченко наорал, но вернуть улики это не помогло.

Подловив меня в коридоре на следующий день, он сказал с покорным смирением:

— Ладно. Сделаю, как ты советовал.

— Я советовал?

Совершенно не помнил, чтобы что-то ему советовал. Кроме смены дезодоранта — Сергея можно определить по запаху даже с другого этажа.

— Не буду заводить по убийству, раз так.

— Это я посоветовал?

— Ну да…

По тому, как он удивился моему вопросу, я понял, что не нужно ничего переспрашивать. Опять. Я опять что-то забыл.

Кивнул, отошел и вот тогда подумал: я схожу с ума.

Не понимаю, как мог дать подобный совет: это нецелесообразно. В городе один за другим исчезают мужчины, двоих мы выловили из реки с отстрелянными гениталиями, всё указывает на серийника, и в этот момент я… советую… не возбуждать уголовное дело по убийству? Да я уверен, что остальные — там же, в реке, и Кривоус среди них. Кроме того, мне… лично мне не по себе.

Ганченко думает, что он убивает гомосексуалов («гомосексуалистов», «пидоров» — как говорит сам Сергей), и если это правда, он может выйти и на меня, и на Влада, и на наших друзей. Когда из тела одного убитого извлекли пулю — точно такую же, какими заряжается наше табельное оружие — я почувствовал, что он близко. Это иррационально: мало ли, у какого психа такой же пистолет и такие же патроны, но в моменты тревожного узнавания я начинаю подозревать всех.

Даже Сергея, когда он говорит, что откажет в возбуждении дела.

Но в последнее время версия с гомосексуалами кажется мне заблуждением. Я стараюсь не давить с этим на Сергея — пусть чувствует себя Шерлоком Холмсом, раз ему нравится разгадывать загадки, — но у всех жертв есть общая странность: они шифровались. Браузер Tor, удаленные переписки, секретные чаты — всё подчищено настолько, словно они пытались стереть следы собственного убийства, и я говорил Сергею, что нормальные люди так не делают. Нормальные люди не озабочены своей анонимностью до такой степени.

Когда мы идём на обед, я повторяю это снова, и он соглашается:

— Да. Я же говорю, они пидоры, скорее всего.

Я молчу. Мне нельзя выглядеть экспертным в вопросах гомосексуальности, поэтому я не решаюсь объяснить ему, что общаюсь с Владом в обычных мессенджерах и не смотрю гей-порно через Tor. Я всё делаю как обычный человек, потому что быть геем — не преступление.

А кем быть — преступление?

Я хочу сказать ему, что связываю мотив убийства с сексуальными перверсиями (иначе, зачем стрелять в гениталии?), и слово «педофилия» почти слетает с моих губ в тот момент, когда что-то — что-то инородное, идущее как будто не из моего сознания — вдруг останавливает меня едким комментарием: «Он дебил. Не надо ему подсказывать».

Это я подумал?

Я этого не думал. То есть, он дебил, но я… Нет, он не дебил. Я никогда не думал, что Сергей — дебил. Может быть, я так считаю, но я…

Боже, я схожу с ума.

Обрываю себя на полуслове, Сергей не замечает, а я больше не возвращаюсь к этой теме до конца обеденного перерыва. Начинает болеть голова.

Сергей рассказывает, как ездил на выходных к теще, я делаю вид, что слушаю. Хотелось бы мне также свободно говорить о своей личной жизни, но я не могу.

Не могу даже матери сказать.

Мы поругались накануне из-за её подозрений.

Ладно, это не так называется. Это не подозрения. Я попался с поличным.

Утром, в выходные, в те самые, когда Сергей с женой ездил к теще, мы с Владом были дома. Занимались сексом. И пришла мать. Открыла дверь своим ключом, потому что мы живём в её квартире (о чём она постоянно напоминает), и прошла внутрь, уверенная, что имеет на это право. Мы услышали, как скребется ключ в замке, и отпрянули друг от друга: я выплюнул шарик изо рта, Влад закинул в тумбочку кожаные наручники и смазку,