Читать книгу - "Просроченный долг - Йожеф Лендел"

относительно недолго. — Он запахивает широкий халат на своем тощем теле, кисло улыбается и замолкает.

Баница вежливо кивает, но не понимает.

— Я думаю, более того, я уверен, дорогой господин советник, — и старик изображает что-то вроде хитрого подмигивания, — что вы раньше меня узнали о том, что вас посылают в Лондон на более высокий и ответственный пост.

— Я не знал, — отвечает Баница. Так и есть. Но и он тоже не новичок, он говорит это, не опровергая и не подтверждая предположение посла.

— Тогда я рад, что вы услышали эту приятную новость от меня. Я прочу вам большое будущее, — говорит старик искренне, но не без иронии.

— Весьма польщен вашим мнением, господин посол, — отвечает он холодно. Ему не трудно было усвоить такой тон.

— Боюсь, что не найду другого столь прилежного и, как бы сказать. подходящего сотрудника. Кто, можно сказать, снял с моих плеч бремя всех забот.

— Ровно столько, сколько вам было угодно, — парировал он.

— Да. Приблизительно. — Посол улыбается, но улыбается с сердитым блеском в глазах. — Приблизительно, так. Сегодня я, например, прошу вас пойти вместо меня к голландцам. Я устал, люблю почитать в постели и вообще. зачем мне это?

— Слушаюсь.

— На сегодня, я думаю, всё… Остальные дела идут сами собой…

— Слушаюсь.

Баница сдержанно и учтиво кланяется, выходит. Совсем неплохо устроился, — думает он, уже спускаясь по лестнице. — Всегда консервативен, в меру реакционен. Противник нацизма, поскольку сторонник Габсбургов. Владеет материалом, хорошо умел воспользоваться материалом других, «систематический ум» — из таких получаются известные историки. А сейчас он у нас как витрина. Он знает, что только витрина, и ему плевать на это. Так удобнее. Он устал, желчен и высокомерен. По ночам читает — детективные романы. Однажды утром, когда он был болен, я заметил пеструю обложку рядом с лекарствами и стаканом покрывшейся с вечера пузырьками воды, повсюду тяжелый дух старого тела. Вот это — оберегаемая жизнь. Немощь и близость смерти. Сейчас он опять рассердился. Моя карьера. Что ему до нее? Или только потому, что к нему уже близится смерть? А от меня она разве так уж далеко?

На часах половина девятого, когда он входит в свой служебный кабинет. Просит двух секретарей доложить о текущих делах, просматривает поступившие ночью по телефону сообщения. Это тоже напрасный труд; ведь если — очень редко — ночью поступит важное известие, секретарь звонит ему на квартиру.

Военного атташе еще нет на месте. По-видимому, он допоздна задержался на приеме у болгар. Не замечает, что никакой нужды в его присутствии все равно нет.

К девяти он покончил со всеми делами.

Полчаса в день достаточно на эти выеденного яйца не стоящие дела. Но все же он говорит секретарям:

— Если будет что-то важное, я у себя в квартире. — Даже если ничего не будет, так нужно и так полагается сказать.

В квартире он идет прямо в кабинет, осторожно спускает жалюзи, чтобы не разбудить жену. Он знает, что она еще спит, мальчик тоже спит. Или Ричи уже ушел? Может быть, Ричи и есть та удачная смесь, о которой думает Ланину… Он включает свет, стелет себе на диване. Потом идет в кухню.

Нуши наждачной бумагой чистит столовые приборы, мимика ее лица словно повторяет движения ее рук.

— Нушика, до семи вечера я буду спать.

— Слушаюсь, — отвечает Нуши, почти с той же интонацией, как и он сказал это послу. От того, что утром чувствовали они оба, уже ничего не осталось.

— Скажите моей жене, если она, возможно.

— Скажу. — отвечает девушка ему в спину.

Но этого недостаточно. А вдруг Нуши просто не заметит, когда встанет жена. Он берет со стола лист бумаги и пишет: «Прошу до семи не беспокоить!» Выносит бумагу в столовую и прислоняет к стоящей на столе вазе. Возвращается к себе. Запирает на ключ дверь в столовую и обитую дверь в коридор.

Спать днем — метод Чичерина и Брокдорфа, совсем неплохо. Для верности он принимает таблетку севенала.

Он действительно проснулся в семь вечера. Свежим, отдохнувшим. Принимает ванну, снова бреется, в домашнем халате идет к дверям жены, стучит.

— Войдите. — Жена одевается перед зеркалом. Он подходит к ней, целует в плечо.

— Здравствуй, — говорит Илона зеркалу.

— Меня посылают в Лондон.

— Старая дама уже рассказала. Ты рад? — спрашивает она капризно. «Старая дама» — это жена посла.

— Сам не знаю.

— А я знаю. Я рада.

— Тому, что вы едете в Пешт? — парирует он.

— Да-а-а?

— Я думаю, Ричи не может постоянно менять школу и обстановку. Ты сама говорила.

— Как знаешь, — отвечает Илона зеркалу. И, будто бы Ба-ницы здесь нет, все свое внимание сосредоточивает на том, чтобы нанести пудру.

Это Банице нравится. Он уже готов изменить свое неожиданное решение, впрочем, оно зрело в нем уже давно, еще до известия о лондонском назначении, хотя над причиной он еще до конца не думал.

— Тебе еще долго собираться?

— Десять минут.

— Я жду тебя.

Хорошо было бы быть холостяком. Как Брокдорф-Ранцау, как Чичерин… Но к этому у меня еще меньше способностей, чем к другим неудобствам дипломатической жизни. И что я имею против нее? Илона как была, так и осталась мещанкой. Не стала другой. А могла бы стать? Жена Кешерю из пролетарки превратилась в даму, ее превосходительство госпожу советницу. Это что, лучше? Разве Кешерю в этом повинен?

Он быстро одевается и входит в столовую. Нуши уже несет яичницу на сале, это обычный ужин, если вечером они идут на прием.

— Благодарю, Нушика.

Девушка улыбается ему и выходит, покачивая бедрами. Но это уже другое. Сейчас она немножко потаскушка, которая не прочь тайком допустить до себя. До сих пор он этого и не знал. И эта быстро проскочила бы в дамы — оправдывается он перед собой за утреннюю трусость.

Илона не заставляет себя ждать. Они выходят, садятся в автомобиль. Не разговаривают, как всегда. Жена еще не решила, с какой стороны нападать. Она даже еще не знает, будет ли нападать? Или, может, потребовать квартиру побольше в Пеште, это лучше будет?

Дорогой Баница мысленно сочиняет письмо. Письмо, которое напишет Эндре Лашшу. Может быть, всего несколько слов: «Мы во всем согласны». Но такое письмо посылать нельзя. У Лашшу могут быть из-за этого неприятности. Именно из-за такого письма. У меня — нет. Лучше позвоню кому-нибудь и попрошу передать Лашшу, чтобы зашел ко мне. Нужно еще раз поговорить с ним, как можно скорее, до отъезда.

Но он уже знает, что не будет ничего передавать. Слова излишни. Вот