Читать книгу - "Просроченный долг - Йожеф Лендел"

буржуа, и даже либерального промышленника Ратенау (Вальтер Ратенау (1867–1922) — германский промышленник, министр иностранных дел Германии.). А больше всего — расплодившихся в мировую войну и особенно после нее, как грибы-дождевики, — Стиннеса (Гуго Стиннес (1870–1924) — промышленник, один из крупнейших руководителей немецкой индустрии XX в.) и ему подобных типов. Он ненавидел эту гнусную до отвращения, до рвоты породу. Если бы Брокдорф-Ранцау был еще жив, когда, как новый урожай дождевиков из-под навоза, высунулись хари гитлеров, гимлеров, геббельсов, герингов, он умер бы от отвращения и рвоты. Но так он умер вовремя, только успел написать Гинденбургу (Пауль фон Гинденбург (1847–1934) — генерал-фельдмаршал, главнокомандующий немецкой армии (1916–1917), политический и государственный деятель Германии, рейхспрезидент Германии (1925–1934).) прощальное письмо с серьезным предостережением и пророчеством.

Находит в папке много раз читанный текст письма. «Меня глубоко огорчает то, что в своей работе я не смог достичь всего того, к чему стремился и о чем мечтал, принимая мое московское назначение».

Он ничего не достиг! Он был Кассандрой, предсказал то, что должно произойти, но ничего не мог изменить. Напрасно старался? Зря? И все же разум повернет штурвал истории. Или может повернуть. Неправда, что есть один-единственный путь. Есть распутье, есть перекресток, воля людей и объединение этой воли. И, что ни говори, Риббентроп действительно достиг союза. Но это другое. Лашшу напрасно указывает и тычет пальцем. Верно лишь то, что если что-то было бы хорошо тогда, десять лет спустя стало провалом. То, что в определенный момент кажется наилучшим, позднее становится наихудшим… Если бы я смог это продумать до конца и изложить с точностью физика.

К тому же этой истории с Риббентропом есть разумное объяснение: французы, англичане не шли на серьезный союз, а поляки не соглашались пропустить советские войска через свою территорию. Есть объяснение, есть оправдание, как дипломат я понимаю это. Но я, пролетарий, понимаю ли? Вот здесь-то Лашшу попал в точку.

Этот Брокдорф-Ранцау — сплошное фиаско, и все же что за роль! Едет в Версаль как министр иностранных дел Германии. Клемансо (Жорж Бенжамен Клемансо (1841–1929) — французский политический и государственный деятель, премьер-министр. В 1919–1920 гг. председательствует на Парижской мирной конференции и добивается решений, направленных на политическое и экономическое ослабление Германии.) заставил его выслушать мирные условия победителей стоя. Стоя. того, кто не любил ни стоять, ни даже ходить. Кто ненавидел муштру еще с того времени, когда был военным. «Стой. Смирно. Шагом марш!» Ненавидел военную дисциплину, подавляющую личность. С давних пор, когда был военным, ненавидел стоять по стойке смирно, маршировать. Теперь он стоит. Он должен стоять и стоя выслушивать победителя! Побежденный. Но для ответа протокола нет. Клемансо кончил, он садится. И сидя говорит: «Нет!» Вот вам, господин Клемансо!

Сказать: «Нет!» От этого поражение не станет победой, и вот сломя голову в Версаль уже летит новый министр иностранных дел, и принимает все условия, любые условия.

А теперь Лашшу — Брокдорф, а я Вирт? (Карл Йозеф Вирт (1879–1956) — в 1921–1922 гг. министр иностранных) Глупая аналогия. Лашшу к тому же вообще не государственный деятель, государственный деятель идет на риск тогда, когда есть шанс на успех. То, чего добился Брокдорф-Ранцау, было моральным успехом, который позже скажется и окажет влияние. Когда потребуется, я буду делать то же и даже еще больше. Когда будет нужно. Но не тогда, когда Эндре Лашшу скажет, что время пришло. А когда я. Когда я буду не советником посольства, а министром иностранных дел. Вот тогда.

А сейчас я поэтому молчу? Поэтому?

Нет, я не поэтому молчу! Теперь еще не пришло время для того, чтобы я заговорил.

Кстати, это не Брокдорф-Ранцау… это Чичерин (Чичерин Георгий (Юрий) Васильевич (1872–1936) — советский дипломат, нарком иностранных дел РСФСР и СССР (1918–1930).). Ранцау с самого начала трагический герой, его поражение неизбежно. Он сам хотел этого. Или если не хотел, то знал. «Я осиротел в тот самый день, когда 10 ноября 1918 года Вильгельм II перешел границу Голландии» (Германский кайзер Вильгельм II (1859–1941) после поражения в Первой мировой войне отрекся от престола и эмигрировал в Голландию.). А письмо, адресованное Гинденбургу. «Я рад умереть, потому что я ничего не добился из того, чего я хотел. все разрушили — я умер уже в Версале».

Чичерин? Он — противоположный пример. Он не колебался и не блуждал как тень между двумя мирами, а целиком и вполне сознательно жил в новом мире. Поэтому им стоит заняться. Стоило бы.

Но папка Чичерина пуста. Всего один анекдот, и тот сохранился в биографии Брокдорфа-Ранцау. Брокдорф-Ранцау прибывает в Москву, и Чичерин так начинает их первую беседу: «Сначала нас несколько смущало, что в качестве полномочного представителя Германии мы принимаем у нас графа и бывшего кайзеровского дипломата». На что Ранцау: «Господин Чичерин, прежде чем прибыть сюда, я немножко познакомился с историей вашей семьи. Не думаю, что отпрыск Нарышкиных — а тем самым прямой потомок Рюриковичей — именно тот, кто может упрекнуть меня в моем феодальном происхождении».

Остальное тоже одни анекдоты. Оба холостяки со странностями, оба работали по ночам, днем спали, пили много коньяка и хорошо понимали друг друга. Но о Чичерине нужен другой материал. Царский дипломат — и большевик-подпольщик. Он может быть настоящим контрастом Брокдорфу-Ранцау. Но причем здесь Эндре Лашшу?

Что мне еще известно о Чичерине — едва ли десять строк. Данные из энциклопедии. Здесь в Москве, в министерстве иностранных дел, сотрудники отдела печати и архива смотрели на меня с недоумением и с осуждением. Что это? Венгерский дипломат, которого интересует Чичерин… Как это? Почему?

В этой папке копия письма. Я написал на посольском бланке, но указал, что это частная просьба: «Прошу предоставить возможность для изучения архивных материалов о Чичерине». Наивно. Прочитаю-ка снова ответ, хотя знаю его наизусть.

«.Ведется работа по сбору материалов, до завершения этой работы невозможно получить правильное представление о деятельности данного лица. Таким образом, к нашему искреннему сожалению, доступ к материалам не представляется возможным. Как только работа будет закончена, мы охотно предоставим возможность для изучения собранного материала, о чем немедленно вас известим».

Разумеется, это отписка. Как при устройстве на работу, когда, чтобы человек больше не приходил, ему с циничной улыбкой говорят: «Оставьте ваш адрес, мы вас известим». Бросить все, или, по примеру авторов романов, попробовать угадать, каким был Чичерин? Без точных данных. Вот так просто? Даже романист ищет какие-то определенные точки. Между двумя точками кратчайший путь — прямая. Найдет как-то эту прямую и следует ей. Чепуха! Ведь события движутся не по