Читать книгу - "Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев"

И снова раздольно, в твердом и грозном единенье судьбы:

Ой, тученька-тученька,

ой, кручина-крученька,

полюшко широкое,

полюшко раздольное,

идеже спят – не пробужаются.

И паки един глас, звезда в бездонье ночи:

Не сыскати в нем ни дома родимого, не сыскати ни сына малого, -

лише пепел грызет мои глазыньки.

И внове хор, кряжисто и густо в неизбывной тоске; и тонко, что колоколец, звенит над краем многоголосна:

Ой, мати-матушка,

моя родная сторонушка,

мачеха моя, моя зазнобушка.

Не ищи мя средь пахаря,

не ищи мя средь пастыря, -

ищи средь ветры буйныя,

ищи средь ночи темныя.

Нож булатный во рученьке

пашет младость мою безотрадную.

Ныне (уже) не услышишь подобного пения по Русь-ской земле, – лишено пестрого многоголосна и вольного сказа, всякий раз разного, по чувству заглавных пёвцев, – отринуто христами, яко молитвы Могожи; песнопевцы пестовались прежде волхвою, им первым наделяли в общинех землю, из них ведь и скомороси 304.

Весною, накануне выступления в поход, князь Мо-гута судил дружин, уличенных в бражнех. И построились полки с хоругвеми, и на виду их лишили бражников оружия и коней, и было тяжким позором. В тот час пришли люди Мирослава и реша: «Вчера в ночь умре внезапу Рогнед, и хранят в тайне, послали вестника в Кыев, ждут приезда Володимира».

Рече Мирослав к Могуте: «Пойду, незрим, с малым отрядом и схвачу Володимира. Уверился, еже безнаказан, але взывают к отмщенью неповинные жертвы». Отрече Могута: «Трудное замыслил. Коли же исхитришься, будут ужо нам и заложники. Вызволим из темниц правоверей». И выступил Мирослав без промедления, и встал в лесех по дорогам к Заславью, але спозднился: миновал уже их Володимир. И погребли Рогнед по христианскому обычаю в каменной колоде, и се словы Володимира на тризне: «Мнозих любили, ища притулы и услаждениа; острую рану в сердце недоумением оставил не тот, кто любил в ответ и проникал (наши) думы, но с кем не утихала боль и было крайне одиноко». Примечательно, але не в пользу Володимира; другие из повестящих, приводя словы, славят великого князя. Глаголют с восторгом: ищет людей человец, ибо хощет разделити и боль, и радость. Аз же не восторгаюсь: ищет, але не ради благодейства, но услаждениа себялюбиа деля. Примечено премудры-9Ми: сокрывший радость от других в слове, понесет ее (людям) в деле, переживший боль только в себе, не причинит ее другому. Душа умирает без отзвука в другой душе; ищет человец человеца – се правда. Але ведь и палач ищет жертву, и господин себе холопа. Не тороплюсь вынести из души, дабы не обнйщити ся; кричащий тотчас в ответ порочен: дано врэмя ласкати любимых, дано время глядети на мертвых, дано время размышляти об Истине. Боюсь повестити своей скорбью, – лживо.

Однако продолжю о Мирославе. Оворотист, укараулил Володимира на обратном пути из Заславья; ехал великий князь мрачен, уронив поводья, много поперед провожатых; и завалили просеку подрубленными прежде деревами, скочили из засады с превеликой отвагою и перебили охрану, а Володимира связали и с ним Иоанна, епископа, Феодора, боляреца, будутинского старейшину, и Дермелу, княжа писца. И шли весь день без передыху ко стану Могуты, боясь погони, и остановились в овраге, и, развязав, кормили и поили полоненных. Узрев Мирослава, Володимир удивися. Рече Мирослав: «Давно не виделись, князю. Велми преобразился». Отвещал Володимир с усмешьем: «Се время, брат Мирославе. Мы не считаем, черти ведут дням усердный счет». Рече Мирослав: «Не время старит, но тяжкая совесть, ты же в грехах, яко шкодливая коза в репьех». И понял Володимир, что ожидает (его) недоброе, и спросил, станут ли казнити; услыхав, что лишится головы, рече: «И слава богу, ибо устал, а дело не вяжется. Хощеши лутше, а выходит еще хуже, не узнаёшь (своего) указа; даю, чтоб утереть слезы, а плачют еще громче». И попрекал Володимира Мирослав, и прослезися (тот), кивая согласно: «Повсюду ходят нечестивые, когда возвысились ничтожные из сынов человеческих [305]. Рекут: великий князь – хозяин слугам, аз вижю противное: холоп им, не дальше, не выше их не возможет. Добрын остерегал: напрасно волостьми оделяешь, платити должно за службу, попомни, разжиревшие коты мышей не ловят. Истинно, але идеже (взяти) столько серебра? Давал бы на срок откупати полюдье, так ведь взмутят общины, оберут до нитки и кукиш в карман положут. И Христом зря в глаза колешь, – сами люди изверились и усомнились. Ни Перун, ни Могожь лутшего не обещают, о завтрем не говорят. Вот за тобой и Могутой тысячи, но за мной больше гораздо». Возмутися Мирослав, пеняя за насилия и за бесчиния епископов. Отрече Володимир: «Правда суща. Змеи округ мя, напитана ядом лесть их. Сунул палец, ухопили руку. Своеволят, мало десятины, холопей подай. Хощю законы строгие и для боляр-цей, и для епископов; пока же бранюсь с тобою и Мо-гутою, и другими мятежеми, могу ли утеснити своево-лей? Разделена Русьская земля и гибнет. Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; всякий град или дом, разделившийся сам в себе, не устоит [306]. В разделившемся доме не найдешь справедливости, сыщеши лишь глаголы о ней». И паки обличил Мирослав великого князя: «Чюжа правота чюжого взгляда. От безнадежья в людех гибнут бози. Не от правоверей, но от христов смута. Замахнулся на святое, и не простят, и не успокоятся, доколе не вернут обычай. Буди прозорлив, неповиновение от людей, иже терпят неудоби в доме своем; не строгостию манишь, развратом прельщаешь. Сказано: «Претерплю глад, выстою в брани, але не вынесу пустоты в доме, одна жена замучит мя жадностию, нескромностию и лихоимством души». Ужасны времёны порушения обычаев – что ни день, переменяются князи, и роды, разбредаясь, теряют надежду и силу, и равнодушно покоряются соседним племенем». И ударил Володимир ся в груди: «Ужли обманут чюжою мудростию? Изречено: хороший новый дом построит, кто без сожалений сожжет старый. Мы же не сожгли; на полпути (всегда) полно недоумений и скорби. Да и кто прозрит незримое? Кто скажет, что добро и что худо? Слабое становится сильным, а сильное слабым, телесное бестелесным, а бестелесное телесным, пагубное полезным, а полезное пагубным. Из-под черных туч солнце блещет невиданно ярко, так стоит ли осуждения свершенное с умыслом: коли уж смертны, послужим к бессмертию рода своего?»

И се пожалел Володимира князь Мирослав, растроган слезьми и заботеми; восклица: «Како же терпишь несправедливое округ ся, коли ведаешь о нём?» Отрсче: «Мнозим дано ведати, да не мнозим разумети, мнозим дано зрети, да не мнозим видети,