Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

идеологических стражей и отвести от себя лишний кнут проработочной критики. Интересно, что так нередко думали про себя даже в среде передовой читающей публики, которая сочувствовала писателю.

По широте и охвату разнообразных событий, по смелости их объяснения и дерзости авторского самовыражения мемуарная книга Эренбурга была необычной в советской литературе и непривычной для эпохи 60-х годов. Изворачиваться изо всех сил при ее публикации в подцензурных условиях Эренбургу, конечно, приходилось.

Нынешнему читателю, особенно молодому, трудно себе даже представить те грозовые разряды, которыми сопровождалось явление на свет очередных частей и глав произведения Эренбурга. Цензурных замечаний и купюр при прохождении шестой книги мемуаров («Новый мир», 1965, № 1–4) делалось так много, что даже сам автор сбился со счета и при встречах называл разные цифры (в одном случае 134, в другом — 162). После частичной авторской доработки корректура шестой книги рассматривалась членами Президиума ЦК КПСС, откуда в конце концов поступило словесное извещение, что «переделка проведена удовлетворительно и можно печатать».

Только что цитированное краткое уведомление «От автора» в томике, объединившем третью и четвертую книги мемуаров, было вызвано тем, что издательство «Советский писатель», где выходили воспоминания, поместило на его открытие беспрецедентное предисловие «От издательства». В нем перечислялись уклонения от исторической правды, ошибки и заблуждения автора, которые ожидают любознательного читателя в предлагаемой книге. Писатель лишь принял вызов, включившись в навязанную ему необычную печатную «дуэль» — издательства с автором.

Это был редкостный случай в практике мирового книгопечатания, когда крестные отцы, выпуская литературный труд в жизнь, в своем напутствии были озабочены, кажется, лишь тем, чтобы не отстать от злоязычного хора, поносящего их собственное детище. Причем они с готовностью не только присоединялись ко всему тому плохому, что говорилось о предыдущих частях книги, но и загодя охаивали публикуемое продолжение, всячески афишируя его изъяны и пороки.

Издательство заранее остерегало читателя, напоминая ему, что «в печати и в других выступлениях советской общественности справедливой критике подвергся выдвинутый И. Эренбургом ложный тезис…», что в книге дается «обедненное представление о состоянии и развитии нашей литературы и нашего искусства…». Предисловие состояло из сплошного набора отрицаний «не»: «Мемуары И. Эренбурга не дают исторически верного представления…»; «Нельзя согласиться и с…»; «Нет социально-политического угла зрения…» И т. п.

Всему этому предшествовал, конечно, взмах дирижерской палочки с высшего управленческого пульта. Издательское предисловие несло в себе отзвуки брани, которой на «исторических встречах» с деятелями литературы и искусства (в декабре 1962-го и марте 1963 года) подверг И. Г. Эренбурга глава партии и государства Н. С. Хрущев. По приведенным выдержкам нетрудно вообразить и последующее — как же изощрялась и усердствовала по поводу вышедших мемуаров наемная критика и официозная «общественность»!

Но это и означало, может быть, высшую оценку произведения в глазах мыслящего читателя. Мемуарное повествование, формально отодвинутое временем действия в глубь десятилетий, оно воспринималось современней злободневных романов. Посредством прошлого писатель предлагал свой взгляд на настоящее страны, едва ощутившей потребность обновления после долгой полосы одичания, безмыслия и немоты сталинской тирании.

При всей уникальности повествования о прожитой жизни книга Эренбурга отмечена некоторыми родственными признаками произведений первого послесталинского десятилетия. Как при возвращении тяжелобольного к жизни, начинать часто приходилось с азов. Требовалось восстанавливать жизнедеятельность общественного организма, бороться с оцепенением духа, заново пробуждать память, расшевеливать совесть, упражнять и оттачивать слух и зрение. Эти функции первейшей врачебной помощи несли с собой лучшие тогдашние произведения. Недаром так обыденны и просты их названия — «Об искренности в литературе», «Один день Ивана Денисовича», «Рычаги», «За далью — даль»…

Особенность мемуарного повествования Эренбурга состояла в том, что его писал хранитель (прерванных и попранных!) традиций отечественной и мировой художественной культуры. Патриарх искусства, участник важнейших событий первой половины XX века, публицист сильного гражданского темперамента.

От лица идеалов, входящих в культурный фонд человечества, автор предъявлял счет и себе самому, и тем государственным порядкам и людям, что повинны в утратах и извращениях народного самосознания, в тяжком уроне, понесенном общественной нравственностью и отечественной культурой. И в этом заключались покаянный смысл и острейшая общественная актуальность этой мемуарной книги.

Эренбург писал о вещах и предметах, которые отвыкли видеть, о которых забыли вспоминать и думать. Он писал о праве людей общаться и любить без различия наций и государственных границ, о свободе выбора страны проживания, о потребности писателя творить не по диктату партийного или литературного чиновника или под натиском ходячей морали, а повинуясь лишь голосу совести и таланта, вообще о свободе человеческой личности.

Мемуарист заново открывал для читателя, живо воссоздавал и рисовал десятки и сотни лиц, образов, силуэтов людей политики, государственного управления, культуры, искусства, литературы в нашей стране и за рубежом, которые дотоле либо не были достаточно известны, намеренно замалчивались, либо были умышленно оболганы, оклеветаны, искажены и вытравлены из людской памяти за годы сталинщины. Он давал свои трактовки многим широко известным личностям, общественным событиям и явлениям, далеко отклоняющиеся от общепринятых, снимая с них покров лака и сусальной позолоты, присущий официальной иконографии и политической мифологии.

Мемуарист крушил, демонтировал и одновременно созидал, строил. Трудно даже сказать, чего больше было в этой книге — новых фактов, впервые сообщенных из первых уст сведений, незнакомой информации, едкой разрушительной иронии и сарказма, бесстрашно обнаженной исповедальной лирики или неожиданных мыслей и углубленных размышлений. Так или иначе, это было свежо, горячо, пылко, по-молодому дерзко.

Не лишне вспомнить, что, когда Эренбург впервые садился за писание этой книги, ему было уже шестьдесят восемь лет. Пять десятилетий из них прожито в искусстве. Издано бессчетное количество книг. И среди них такие обошедшие страны мира (и, увы, до сих пор частично еще не дошедшие до нас!) книги, как сатирические романы «Хулио Хуренито» (известен не полностью), «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» (до 1989 года издавался лишь за границей), «Рвач», «В проточном переулке», «Заговор равных», «День второй», «Падение Парижа», «Буря», сборник новелл «Тринадцать трубок», повесть «Оттепель», три тома публицистики «Война», «Французские тетради», сборники стихов, переводов и многое другое.

Творчество И. Эренбурга знало не только взлеты, но и падения.

Одна из таких книг — сборник публицистики «За мир!», выпущенный издательством «Советский писатель» в 1950 году. Последнее трехлетье людоедских оргий сталинского режима способно было ввергнуть в кошмар и ужас кого угодно. Особенно трудно приходилось евреям — их изгоняли с работы, клеили ярлыки «антипатриотов», «космополитов», а затем и «врачей-отравителей», цвет еврейской интеллигенции сажали в тюрьмы, убивали на улице (как Михоэлса), расстреливали (как П. Маркиша и его «однодельцев»). Когда волны террора затопляли все вокруг, хотелось выжить и уцелеть.

Но и это не извиняет того состояния панической