Читать книгу - "Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948 - Валентина Владимировна Марьина"

Англии, мы Вам не говорим об этом публично или посредством особой письменной ноты»[764]. 29 сентября Фирлингер передал В. А. Зорину (IV Европейский отдел НКИД) ноту Идена от 5 августа и выразил пожелание, чтобы «советское правительство, подтверждая получение данной ноты, выразило бы еще раз отношение Советского Союза к мюнхенским решениям в отношении Чехословакии, чтобы, как он выразился, „зафиксировать для истории уже известную чехословацкому народу позицию СССР“»[765]. Однако прошел почти месяц, прежде чем Молотов направил Фирлингеру соответствующее письмо, предварительно согласовав его текст со Сталиным. «Прошу утвердить этот ответ чехам о Мюнхене. Молотов. 22.Х», – написано жирным синим карандашом по тексту послания. Здесь же – красным карандашом помета: Ст[алин]. В письме говорилось, что «советское правительство с удовлетворением приняло к сведению факт заключения чехословацким и британским правительствами соглашения по вопросу прекращения действия Мюнхенского соглашения 4-х держав от 29 сентября 1938 г. и всех его юридических, политических, дипломатических и территориальных последствий, происшедших в 1938–1939 гг… Советское правительство, как не принимавшее участия в Мюнхенском соглашении, никогда не считало и не считает себя связанным в какой-либо степени постановлениями данного соглашения». Письмо, датированное 24 октября, было вручено Фирлингеру заместителем наркома С. А. Лозовским 28 октября[766]. В тот же день Масарик и Богомолов обменялись нотами, касавшимися чехословацкого полпредства в Москве, которое обрело статус посольства, Фирлингер получил ранг посла[767]. Следует отметить, что в Справке о советско-чехословацких отношениях в 1941–1943 гг., подготовленной Новиковым 1 июля 1943 г., отмечалось, что заявление советского правительства от 24 октября фактически распространялось «и на вопрос о Тешинской Силезии, захваченной Польшей у Чехословакии вслед за принятием Мюнхенских решений»[768].

В июне-июле 1942 г., когда в советско-польских отношениях наступило резкое ухудшение в связи с выводом из СССР армии В. Андерса и усилением антисоветских настроений среди польской эмиграции, позиция Москвы по вопросу создания чехословацко-польской конфедерации утратила расплывчатость и приобрела негативный характер. По словам Бенеша, Богомолов в категоричной форме заявил чехословацкому министру иностранных дел Я. Масарику, что «Москва против чехословацко-польского сближения», и рекомендовал довести это до сведения англичан, американцев и поляков. Президент был страшно раздосадован этим, считая, что русские «уже раскрывают свои карты» и что они сами должны открыто и официально изложить свои взгляды союзникам по антигитлеровской коалиции[769]. Однако не учитывать создавшуюся ситуацию он не мог. Чехословацко-польские переговоры застопорились, и Бенеш посчитал нужным обсудить возникшие трудности с поляками и англичанами. Однако прежде ему нужно было знать официальную позицию Москвы, а не просто мнение Богомолова на этот счет.

31 июля Бенеш в беседе с советским полпредом попросил дать ясный ответ относительно советской позиции в вопросе чехословацко-польской конфедерации. Прервав его многословные и не раз повторенные доводы, президент сказал: «Для меня достаточно одного довода, который Вы прямо не высказали и который из всего этого вытекает, как само собой разумеющийся. Этот довод следующий: Советский Союз против создания польско-чехословацкой конфедерации или против нынешних переговоров о ней, он не желает ее. Так это или нет? Если да, то сам по себе это достаточный довод и все остальные отпадают. Я – реалист в политике и знаю, что, если Вы будете против конфедерации, то создать ее будет невозможно… Мы также признаем, что поляки в своей пропаганде используют переговоры с нами в собственных интересах. Это довод и для меня. И, если советский полпред скажет мне ясно и откровенно, что они (русские. – В. М.) против осуществления этого плана, я должен это понять и определить свою дальнейшую политику»[770]. Таким образом, Бенеш был готов во имя добрых отношений с Советским Союзом свернуть переговоры о конфедерации с Польшей, не раздражая при этом особенно Англию, лелеявшую мысль о ЧПК. Однако, как полагал Бенеш, было бы ошибкой думать, что «русские» сначала не имели ничего против чехословацко-польских переговоров, «они об этом никогда ясно ничего не говорили, и, наоборот, всегда с осторожностью, уклончиво принимали наши уверения, что переговоры не направлены против них, что могут им помочь, что мы не берем на себя никаких обязательств и т. д., но никогда не выражали одобрения»[771].

Затягивалось и решение вопроса о поездке президента в СССР. Это осложнялось еще и тем, что летом-осенью 1942 г. в связи с затягиванием открытия второго фронта в Европе, как уже говорилось, усилилась напряженность в советско-английских отношениях, свидетельством чего стал визит У. Черчилля в Москву 12–16 августа 1942 г.[772] Выстраивая свою внешнеполитическую линию, Бенеш вынужден был лавировать между англичанами, поляками и «русскими». Убеждая первых и вторых в необходимости укрепления чехословацко-советского сотрудничества, он в то же время не желал ни теоретически, ни принципиально отказываться от идеи чехословацко-польской конфедерации. Однако в беседах с поляками все чаще стали подниматься вопросы, по которым между обеими сторонами имелись расхождения во взглядах, например, о Тешинской области. Ранее этот вопрос откладывался на неопределенное время. Москва же все более настойчиво давала понять, что в будущем не желает иметь своим соседом государственно-политическую конструкцию в виде ЧПК.

Однако советское правительство по-прежнему не желало давать официально однозначно негативный ответ о своем отношении к указанному проекту. Об этом Богомолов прямо заявил Бенешу 30 октября, а позицию советского правительства сформулировал так: «1) советские круги в Москве против политики вашей конфедерации с Польшей и полагают, что это осложнило бы ситуацию… 2) советское правительство наблюдает за вашими переговорами с Польшей и изучает то, что вы до сих пор сделали и делаете». Бенеш в ответ заявил: «Я рад, что у меня сегодня имеется ясная формулировка [советского] правительства. Она в целом хороша и разумна. Советское правительство ни за, ни против, оно лишь наблюдает за нашими переговорами и изучает их… это означает, что вопрос конфедерации в ваших руках. Если Вы согласитесь, она будет, не согласитесь – не будет»[773].

Но было уже ясно, что Москва против. Об этом Масарик 20 ноября говорил с Иденом. Подчеркнув желание договориться с поляками, чехословацкий министр иностранных дел заявил: «Но никто, в том числе и поляки, не может от нас требовать, чтобы мы сделали это против [желания] России». Идеи обещал поговорить с Сикорским о том, как «неразумно было бы в данный момент делать что-либо против или назло России». Масарик высказал мысль о возможности заключения чехословацко-польского союзного договора и просил Идена о поддержки этой идеи. Тот обещал. Англичане советовали начать быстрее переговоры о заключении договора. Они и были начаты, но натолкнулись на неуспех: препятствием стал Тешинский вопрос, без обсуждения которого, по мнению чехословацкой стороны, «переговоры едва ли могли быть успешными». Поляки же