Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

Большая часть истории периода между XV и XI веками рассматривается как неизбежное движение к объединению англичан под властью одного короля. С этой точки зрения большинство историков рассматривают первого короля Англии как правителя, который впервые политически объединил нацию. Политическая унификация, в свою очередь, по-разному определяется как всеобщее признание личного первенства в системе королевств (с незначительной или отсутствующей формальной институциональной интеграцией между ними), прочные узы семейного союза после начала консолидации этой системы (опять же с незначительной или отсутствующей формальной институциональной интеграцией) или формальная политическая интеграция (включая ритуальное признание в церемониях коронации и обмене документами). Как бы ни определялась политическая унификация, она идентифицирует начало непрерывной линии монархов, которые правят Англией вплоть до настоящего времени. Исключение из этой непрерывной последовательности произошло в середине XVII в., когда Оливер Кромвель управлял большей частью страны. Но это исключение обычно рассматривается как подтверждение телеологического развития взаимосвязанных судеб короны и государства.

Другое возможное исключение произошло в 1689 г., когда Вильгельм Оранский был приглашен парламентом занять престол после отъезда Якова II во Францию. В то время конвент (так назывался парламент, поскольку только король мог созывать его на заседания) получил «возможность, которой мы никогда больше не будем иметь в мире», переделать форму государства и его отношение к народу, которым оно управляет (цитата взята из трактата, опубликованного в тот период). Однако Эдмунд Морган отмечает, что большинство писателей того времени «сходились во мнении, что наилучшей формой является древняя конституция, отличающаяся разделением власти между наследственной монархией, наследственным дворянством и всенародно избранным органом представителей». Морган также отмечает, что к «1760-м годам» общепринятым мнением о Славной революции было то, что она «восстановила первоначальную конституцию, установленную народом в те времена, о которых не помнит человеческая память».

Поскольку она вернула Англию к тому состоянию, в котором она находилась до 1688 г., Славная революция могла быть «Славной», но не «Революцией». Но даже в этом случае низложение Якова II и коронация Вильгельма и Марии, по крайней мере технически, выглядели как государственный переворот. Несмотря на это, стандартное историческое повествование не испытывает особых трудностей с тем, чтобы соотнести смену правителей с «естественным» развитием английской нации. Как выразился Чарльз Диккенс:

Все, кто состоял в любом из парламентов короля Карла Второго… постановили… что трон освободился в результате поведения короля Якова Второго; что несовместимо с безопасностью и благосостоянием протестантского королевства быть управляемым папистским принцем; что принц и принцесса Оранские должны быть королем и королевой в течение их жизни и жизни оставшегося в живых из них; и что их дети должны наследовать им, если у них таковые имеются. Если у них их не будет, то наследниками должны стать принцесса Анна и ее дети; если у нее их не будет, то наследниками должны стать наследники принца Оранского.

Таким образом, «в Англии утвердилась протестантская религия», и в то же время престолонаследие было разделено таким образом, что в 1702 г. на престол в итоге взошла Анна, дочь Якова.

Хотя религия играла центральную роль, Ричард Кей подчеркивает, что «это была революция, якобы предпринятая для спасения закона [принципов древней английской конституции]». Однако «каждый шаг процесса, в результате которого Вильгельм и Мария стали королем и королевой, был несанкционированным в соответствии с любой правдоподобной концепцией английского права». Для того чтобы разрешить это противоречие, революционеры 1688-89 гг…втискивали нерегулярные решения в регулярные формы, описывали незаконные действия юридической терминологией. Словом, симулировали. Но в их условиях трудно представить, что можно было поступить иначе. Подобные уклонения были повсеместны во время и после революционных событий. В обществе, где царило трепетное отношение к закону и страх перед беспорядками, характерные для Англии конца XVII века, смену режима можно было оправдать только запутыванием.

Кей цитирует Эдмунда Берка, который в своем труде «Reflections on the Revolution in France» спустя столетие после событий писал, что, «несомненно», имело место «небольшое и временное отклонение от строгого порядка регулярного наследственного престолонаследия». Однако Берк продолжал: «Пожалуй, ни разу суверенный законодательный орган не проявлял более нежного отношения к этому основополагающему принципу британской конституционной политики, [чем] когда он отклонялся от прямой линии наследственного престолонаследия… Когда законодательные органы меняли направление, но сохраняли принцип, они показывали, что держат его в неприкосновенности».

Поскольку историки расходятся во мнениях о том, когда произошло политическое объединение Англии, они также расходятся во мнениях о том, кто первым объединил нацию. Дэвид Юм высказался в пользу относительно ранней даты и, по крайней мере, неявно, предложил критерии, по которым мы могли бы оценить политическое объединение.

Таким образом, все королевства Гептархии были объединены в одно великое государство спустя около четырехсот лет после первого прихода саксов в Британию; удачное оружие и разумная политика Эгберта наконец-то осуществили то, что так часто тщетно пытались сделать многие князья. Кент, Нортумберленд и Мерсия, которые последовательно претендовали на всеобщее господство, теперь были включены в его империю, а другие подчиненные королевства, казалось, охотно разделили ту же участь. Его территория почти сравнялась с той, что сейчас называется Англией, и перед англосаксами открылась благоприятная перспектива создания цивилизованной монархии, спокойной внутри себя и защищенной от внешних вторжений. Это великое событие произошло в 827 году.

Далее Хьюм описывает праздничные настроения, с которыми английский народ встретил свое политическое объединение. Королевства Гептархии… казались скрепленными в единое государство под властью Эгберта; жители нескольких провинций потеряли всякое желание восставать против этого монарха или восстанавливать свои прежние независимые правительства. Их язык был везде почти одинаков, обычаи, законы, гражданские и религиозные институты; а поскольку род древних королей полностью исчез во всех подвластных государствах, народ с готовностью перешел на сторону принца, который, казалось, заслуживал этого блеском своих побед, энергичностью управления и высшим благородством своего происхождения. Объединение в управлении также открывало перед ними приятную перспективу будущего спокойствия.

Несмотря на некоторые расхождения в датах, Хьюм считает, что решающими событиями, приведшими к унификации, стали военная победа Эгберта над соперничающим королевством Мерсия, в результате которой это королевство перешло под его власть, и ритуальное подчинение Нортумберленда в том же году (827 г.). В результате Эгберт перестал быть просто королем Уэссекса, а стал королем Англии. Несмотря на то, что Хьюм описывает королевство Эгберта как «одно большое государство», на самом деле оно представляло собой в основном лоскутное одеяло личных союзов. Единое королевство Эгберта просуществовало всего год, после чего Мерсия вновь стала независимой.

Возможно, признав слабость притязаний Эгберта, Хьюм позже пошел на