Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

к своим древним обычаям и свободам», чем другие «германские расы» того времени. Признавая, что о столетии, последовавшем за саксонским нашествием, «почти ничего не известно с достоверностью», Адамс пришел к выводу, что закон тогда «применялся в народных судах, теоретически как акт свободных людей». По его мнению, «философская преемственность» английских институтов была надежно приостановлена «тонкой нитью политической мысли», прошедшей через века, через «путаницу феодализма» — и еще дальше, на «широкие равнины Северной Германии».

Хьюм также проследил этику, которая легла в основу этой субкультуры, на континенте, где «правительство немцев… всегда было чрезвычайно свободным; и эти люди, привыкшие к независимости и привыкшие к оружию, больше руководствовались убеждением, чем властью«…всегда было чрезвычайно свободным; и эти люди, привыкшие к независимости и приученные к оружию, руководствовались скорее убеждением, чем авторитетом». По его словам, Европа обязана своими ценностями «свободы, чести, справедливости и доблести… семенам, заложенным этими великодушными варварами». Даже когда дворянство стало доминировать в англосаксонской политической власти, «все еще значительные остатки древней демократии» зачастую эффективно защищали «общую свободу».

Однако «тонкая нить политической мысли» Адамса запуталась в социальных институтах, что ставит под сомнение такую трактовку исторической преемственности. Например, трудно идентифицировать «свободнорожденного англичанина» в ордонансе начала X века, изданном королем Этельстаном, который объявляет «безлорда» «подозрительным, если не опасным человеком; если у него нет лорда, который за него отвечает, его родственники должны найти ему лорда». Если же они не могут найти ему господина, то с таким человеком «можно поступить… как с изгоем и бродягой». Основополагающим организационным устройством этого феодального общества была торжественная церемония подношения, в ходе которой в Англии, как и на континенте, крепостной или подчиненный дворянин клал «свои руки между руками лорда» в символическом признании того, «что человек пришел беспомощным к лорду и был принят под защиту лорда». Этот ритуал навязывал общинные и иерархические узы, явно несовместимые ни с индивидуальной свободой, ни с социальным равенством.

Как проблема для мнимой преемственности «свободнорожденного англичанина», эти феодальные отношения меркнут перед английским опытом рабства. В VI и VII вв. английские рабы продавались покупателям по всей Европе и на Ближнем Востоке; эта экспортная торговля была настолько процветающей, что Д.П. Кирби пришел к выводу, что она «должна была стать одной из экономических основ зарождающихся англосаксонских королевств». Когда Вильгельм Завоеватель высадился в Англии в 1066 г., он попал в общество, в котором покупали и продавали рабов.

И рабство, и крепостное право сыграли важную роль в истории Англии, поскольку, как отмечают Поллок и Мейтланд, «превращение вещи в человека — это подвиг, который невозможно совершить без помощи государства». Таким образом, английская корона была необходимым посредником в процессе превращения рабов в крепостных. А крепостные, со своей стороны, могли участвовать в собственном освобождении, поскольку человек, «который уже свободен по отношению ко всем», кроме своего господина, может использовать другие отношения против отношений с господином. Таким образом, крепостное право содержало в себе стимул для собственной отмены. Однако судьи королевского суда способствовали этому процессу, «открыто… склоняясь в пользу свободы». Юридический принцип, согласно которому «все свободные люди в основном равны перед законом», независимо от того, являются ли они дворянами или нет, облегчал этот процесс. Хотя лишь меньшинство населения было как «свободным», так и «мужским», принцип сохранялся, поскольку «свободный» становился все более всеобъемлющей категорией.

При саксах, когда кого-либо обвиняли в измене королю, виновность или невиновность иногда определялась «испытанием». В одном из вариантов обвиняемый должен был держать в руках «раскаленное железо» разного веса. В другом — «рука должна была быть погружена по локоть… в… кипящую воду». Менее тяжкие преступления рассматривались примерно так же. Будучи иррациональными попытками «вызвать Божий суд», мытарства свидетельствовали о том, что английское общество все еще обращалось «к сверхъестественному для доказательства сомнительных фактов». Ордалии постепенно исчезли, когда корона расширила свой суверенитет и стала настаивать на материальных доказательствах.

Одновременно с этим эволюционировало и понятие «преступник». Понятие «вне закона» первоначально имело целью заставить человека сдаться суду. В противном случае его имущество могло быть отобрано королем, а сам он мог быть безнаказанно убит. С одной стороны, эта концепция имела современное качество, заключавшееся в том, что вся община (а не только родственные связи) имела общую ориентацию на закон. С другой стороны, эта концепция признавала, что эффективная власть государства еще не охватывает все слои общества, и поэтому от его имени необходимо привлекать местную общину.

Однако в рамках традиционного повествования о прогрессе в Англии также развивались правовые и институциональные механизмы, которые обычно трактуются как, по крайней мере, обходные пути на пути к современному государству. Наиболее важными из них были сеньориальные суды, в которых отправление правосудия неизбежно осуществлялось под руководством крупных и мелких лордов. Кроме того, ужесточение феодальных отношений привело к превращению «крестьянства, состоявшего в основном из свободных людей», в крепостных, чье место и выживание в общественном устройстве зависело от взаимных прав и обязанностей с лордами. Таким образом, в течение столетий, предшествовавших нормандскому завоеванию, «общий ход английской крестьянской жизни» был направлен от «свободы к подневольному состоянию». Фактически, возникновение феодальных отношений часто рассматривается как почва, на которой норманны закрепили свое господство.

Вторжение норманнов в 1066 г. ставит перед традиционным повествованием ряд сложных вопросов. Возможно, наиболее общий из них заключается в том, прервало ли нормандское завоевание непрерывность английской истории. Этот вопрос обычно модифицируют, спрашивая: В какой степени и какими способами Нормандское завоевание изменило траекторию развития саксов? Ответ на этот вопрос, в свою очередь, часто делится на две части. На уровне элиты, где речь идет об устройстве и полномочиях короля, особенно по отношению к дворянству, Нормандское завоевание обычно рассматривается как укрепление английской короны за счет централизации и рационализации власти. Рассматривая Завоевание как прерывание в повествовании о развитии национальной политики и правительства, английские историки часто интерпретируют его как необходимое для появления короны, достаточно сильной для реализации модернизационных проектов, таких как создание системы государственных доходов и эффективной системы национальной обороны. Однако на уровне крестьян и простого народа жизнеспособность народной культуры создавала подпольное общество, в котором английские ценности не только сохранялись, но и укреплялись благодаря осознанию того, насколько они отличались от ценностей захватчиков. Таким образом, с точки зрения индивидуальных прав и национальной идентичности преемственность английского нарратива связана с народными классами, которые сопротивлялись навязыванию чужой культуры и ценностей до тех пор, пока норманны сами не стали «англичанами».

Укрепление монархии в результате Нормандского завоевания не было результатом радикальной реформы саксонского управления. Так, например, не было «резкого перелома в английских административных устоях»,