Читать книгу - "Темная сторона - Майк Гелприн"

сотский хохотнул, затем рассмеялся в голос. – Дождя три дня как не было. Запалим лес и поглядим, хорошо ли эти грифоны горят. Бегите! – оборвав смех, прокричал он пленницам. – Улепетывайте отсюда, ну! И живите долго. Нашим женам, – добавил он тихо, едва слышно, – не жить все одно.

Дарен метнулся из строя прочь, догнал Ясмину, выдернул из-за голенища засапожный нож.

– Возьми, – выдохнул он. – Иди по тележным следам в селение, там осталось ваше добро. Захватишь в дорогу. Прощай!

Дарен не помнил, как высекал огонь, как подпаливал вислые еловые лапы. Руки не слушались, дрожали, ходуном ходили от страха. Потом вспыхнула подожженная в семи десятках мест лесная опушка, и Дарена ожгло пламенем. Он отпрянул, огляделся. Рассыпавшиеся ватажники отступали от занявшегося огнем леса.

Дарен попятился. А миг спустя увидел, как взмыли над верхушками горящих елей чудовищные крылатые твари. Свирепый, яростный рев обрушился на него, а вслед за ревом, сложив крылья, на землю обрушился грифон. Вновь взревел и рывком поднялся на когтистые задние лапы. Дарен споткнулся, не удержался на ногах, упал на спину. Он успел увидеть покрытое чешуйчатыми пластинами исполинское, в два человеческих роста туловище. Круглую и безносую, с распяленной жабьей пастью морду, лишь отдаленно похожую на человеческое лицо. Узловатые шестипалые ручищи с зажатым в каждой клинком. Зеленые кошачьи глаза. И развевающуюся гриву спутанных пегих волос.

Мир помутнел, накренился, взорвался кровавыми брызгами. Судорожно отталкиваясь руками, Дарен пытался отползти. Справа исполинская тварь вздернула в воздух сотского и, сломав ему хребет, швырнула убитого на землю. Слева другая тварь махом клинка напополам разрубила Ворона, следующим вспорола живот Горану, размозжила череп Завиду.

Из последних сил Дарен попытался вскочить. Грифон надвигался, он был уже в пяти шагах. Дарен завизжал от ужаса, и в этот миг в просвет между ним и чудовищем метнулся Ждан.

Дарен рванулся назад. Последним, что он увидел перед тем, как скатиться вниз по склону оврага, была отсеченная от тела, хлещущая кровью голова брата.

Очнулся Дарен уже затемно и первое время не мог поверить, что не только жив, но и невредим. Когда поверить, наконец, удалось, он поднялся и опасливо вскарабкался по овражному склону наверх. От сожженного леса нестерпимо наносило гарью, Дарену пришлось зажать ноздри, чтобы не поперхнуться дымом. Он потоптался у обезглавленного тела брата, трижды уберегшего его от смерти и не уберегшего себя. Огляделся – в сгущающихся вечерних сумерках побоище было едва различимо, а мертвецы казались поваленными мучными кулями.

Покойников следовало предать земле, хотя бы Ждана, но чудовища могли оказаться где-то рядом, и поэтому никого хоронить Дарен не стал. Озираясь, он со всех ног припустил прочь.

Кони, видимо, разбежались, если только их не угнали чудища, думал Дарен на бегу. Значит, идти придется пешком. Ничего: за трое суток дойдет.

Он перевел дух. Гибель родителей и брата, неминуемая и скорая гибель сестры потускнели вдруг, стали неважными, несущественными в сравнении с тем, что жив он. Что чудом уцелел, спасся там, где легли все остальные.

Ясмина, вспомнил Дарен внезапно. Ясмина тоже жива. Она ушла на юг на полдня раньше него. Если поспешит, он нагонит ее. Или даже опередит и дождется в спаленном селении. Бочонок с золотом так и стоит там, куда его велел оттащить сотский, – у северной стены сгоревшей кузницы. Правда, до него наверняка уже добрался сбежавший Ратмир. И черт с ним, с золотом: главное, что удалось выжить, унести ноги.

На следующий день Дарен поднялся затемно и до самого заката, не останавливаясь, шел на юг. Заночевал на берегу мелководной реки и с рассветом двинулся дальше.

На обессилевшую, навзничь лежащую в ковыле полонянку он наткнулся, когда солнце проделало уже четверть дневного пути. Дарен приблизился, осмотрел подвернутую, распухшую ногу, кое-как перетянутую оторванной полой халата. Невольница вскинулась, затем со стоном, опираясь на руки, села. Она глядела на Дарена снизу вверх жалостливо, умоляюще, по-собачьи, и лопотала что-то на чужом языке.

– Нет, – сказал Дарен вслух. – Не понесу. Ты мне никто.

Он выдернул клинок, наотмашь рубанул полонянку по горлу и заспешил дальше. Надо было ее сначала взять, досадливо думал он. Как там говорил покойный Ждан – «как мужик бабу». Не сообразил сгоряча. Ничего – если Ясмина, как он велел, шла по тележным следам, то в селении они встретятся. Дарен ускорил шаг.

Ясмину он нагнал сутки спустя, за час до полудня, когда до пепелища оставалось пятнадцать верст. Она брела, пошатываясь и спотыкаясь, и Дарен, узнав и ахнув от радости, пустился к ней бегом.

– Ясмина, – шептал он, прижимая дрожащую чужеземку к себе. – Я нашел тебя. Теперь все у нас будет ладно. Все погибли, а я жив, видишь, жив! Чудовища не тронули меня.

– Чудовища, – подала голос Ясмина. – Нет страшнее чудовища, чем человек. Только люди, только они…

– Что? – не разобрал Дарен. – Что люди?

– Согласись эти чудовища на обмен, вы продали бы нас на погибель. Ни один зверь не продает чужакам своих самок. Ни один нелюдь.

– Перестань, – отмахнулся Дарен, – кто ж виноват, что ты попала к нам в полон? В пограничье невольницы – это товар, что поделаешь. Но ты больше не невольница, ты свободна. Я заберу тебя в…

Дарен не договорил. Сердце пронзило вдруг острой, нестерпимой болью. Он отпрянул, пошатнулся, упал на колени, с изумлением и ужасом глядя на выпирающую из грудины рукоять засапожного ножа. Дарен схватился за нее слабеющими ладонями, не понимая, не веря еще, что его убили.

Дурная наследственность

Впервые я увидел Антона, когда мне было двенадцать лет. Правда, «увидел» – не лучший глагол в нашем с ним случае. Скорее, я его почувствовал или, если угодно, воспринял. Мне не осознать толком, как все произошло. Спокойное, безлюдное пространство вокруг меня раскололось, раздалось в стороны, и в той его части, что перед глазами, ожили вдруг люди. Больше всего это походило на фильм про индейцев, что год назад мы смотрели всей семьей в кинотеатре. Тогда неожиданно пропал звук. Краснокожие стреляли, рубили, резали, падали замертво, поймав грудью пулю, и все это в полной тишине, если не брать в расчет недовольный свист с задних рядов.

Так вот: я впервые увидел Антона теплым, безветренным сентябрьским днем, через пять минут после того, как школьный автобус притормозил у подъездной дорожки, ведущей к нашему дому, а водитель, толстый и усатый Алан Гринвуд, подмигнув мне, сказал:

– Передай привет старине Питу, Эван. Да напомни ему, что мы сговорились на рыбалку в субботу.

Питом