Читать книгу - "Свое время - Яна Дубинянская"

— Я потренируюсь, — пообещал Андрей. — А вы уверены… что невозможно повлиять?

Бомж пожал плечами:

— Попробуйте. Мое дело предупредить, чтоб вы не особенно разочаровывались. Я пробовал.

Они уже спустились с холма, и Андрей пожалел об этом: надо было определить направление, пока мы были наверху, хотя бы приблизительно; не так просто сориентироваться в пространстве среди мельтешащих, но неизменно высоких довлеющих стен. Впрочем, отеля я не видел и сверху, а Бомж, разумеется, не видит его вообще. Он больше ничем не поможет мне, Бомж, случайный попутчик, ситуативный учитель, философ и мизантроп какого-то века, некогда — в свое время — превысивший амплитуду. Нас ничего не связывает, кроме безвременья, и даже в нем мы не совпадаем в самом главном, а значит, дальше мне придется идти одному.

— Не стесняйтесь, — сказал Бомж. — В безвременье глупо сбиваться в кучу. Просто перестаньте пялиться мне в затылок, и все.

— Читаете мысли? — усмехнулся Андрей.

— Знаю людей. Или вы надеялись, что у вас получится меня удивить?

— Я вообще об этом не думал.

— Разумеется. Все писатели думают только о себе.

— Я не…

Бомжа не было. Не было нигде — его, такого реального, однозначного, человека с единственной тенью; ушел, растворился в одном из произвольно выбранных времен бесконечного спектра. Недоговорили. Всегда обидно чего-то недоделывать, недозавершать — но в безвременье и эти глаголы с их внутренней сутью теряют смысл.

Значит, отель. У меня достаточно времени, вернее, времен на выбор; я найду. Я должен попробовать встроиться, вникнуть — как там, на Высоком замке, — и если получится, понять.

*

Он нашел.

Начал с того, что попытался синхронизироваться максимально близко, вычленив из всевременной толпы обычного человека, офисного клерка в сером костюме и с ноутбучной сумкой, выползающего из иномарки цвета мокрого асфальта: современник, сколь ни смешно звучит. Проводив его до дверей офиса и запомнив адрес — ага, кажется, знаю, где я, — Андрей аккуратно двинулся вдоль улицы, хватаясь взглядом за вывески и витрины, битком набитые брендами и скидками, черт, кажется, все-таки ошибся годом, но это поправимо, главное — держаться, дойти.

Отеля еще не было. Был гигантский котлован, окруженный строительной техникой, груды выкорчеванной брусчатки, похожие на баррикады, а чуть в стороне — палаточный городок, ощетинившийся транспарантами протеста. Вокруг тусовалась толпа, негустая и определенно интеллигентская: студенты и их преподаватели, учителя и научные сотрудники, писатели с издателями (он заметил несколько смутно знакомых — ярмарка — лиц), киношники, журналисты. Кто-то говорил на камеру, кто-то фотографировал, а смешная девчонка с косичками варила всем на спиртовке кофе, к ней тянулись кружки и пластиковые стаканчики, и счастливцы отходили в сторонку, прихлебывая и, каждый второй, закуривая. Тщетность их протеста равнялась самодостаточности времяпровождения, им просто нравилось вот так потусить, все равно что на литературном фестивале или на шашлыках в лесу. За их спинами экскаваторы копались в котловане, и разворачивались с грузом стрелы подъемных кранов, похожие на гигантские колодезные журавли.

Мне нужно немного другое время.

Андрей направил взгляд поверх всех голов и транспарантов, и еще выше — туда, где двигались краны пока еще на фоне серого, готового, как всегда, протечь дождем неба. Прищурился, сбивая фокус, меняя оптику, сосредоточился — и разглядел абрис махины из стекла и металла, постепенно темнеющий силуэт нарастал и довлел, набирая материальности в отпущенном ему времени. Андрей скользил по оси, готовой прерваться в любой момент, тот самый, с которого начинается будущее, недоступное мне, поскольку у времени нет обратного хода. Не пропустить. Синхронизироваться именно тогда… Но как?!

Кажется, придумал. Сквозь толстое стекло по всей высоте отеля просвечивали зигзагом лестничные пролеты, то явственные в ярком освещении темного время суток, то скрадываемые сумерками, то невидимые в сверкании отраженного солнца на рассвете, то смутные обычным сероватым днем… Состояния мерцали, накладываясь друг на друга, он снова потерял нить времени — но уже знал, что конкретно должен увидеть.

Толпа. Испуганные люди, сорванные с места тревогой (значит, все-таки не внезапно, каким-то образом в отеле засекли опасность, предупредили), те люди, заполонившие коридоры и лестницу… успевшие добежать до десятого этажа. Их должно быть видно снаружи. И я синхронизируюсь с ними — именно в этот предпоследний момент.

Он смотрел, и щурился, и смаргивал слезы, глаза невыносимо резало и засыпало песком, а может быть, ничего такого и не было, я плохо помню; помню — не помню, нонсенс в безвременье, зачем мне это нужно, что я хочу увидеть, в чем разбраться, кого спасти? Все это не имеет смысла, потому что я — вне, отдельный, отрешенный, не включенный ни в одно из бесчисленных времен, как бы ни пытался обмануть себя самого, даже и обманывать мне больше некого, выброшенному в безвременье, зачеркнутому, несуществующему. Зачем? — из чистого любопытства, писательского зуда, более долговечного, чем профессия как таковая? Ради сомнительного желания посмотреть, как лопнет по всей высоте стекло, искорежится арматура, исполнится мечта тех, кто пил кофе возле опереточных палаток с воззваниями, — и кончатся жизни всех, кто в момент икс оказался в шикарном номере с видом на город — особенно с десятого этажа или выше?!

С точки зрения безвременья их не так уж много. Каждое из неисчислимых времен оставляет свою гору трупов, я видел, насмотрелся, убедился, это нормально, так устроен мир. Почему эти меня волнуют больше? — из-за чисто ситуативного соседства, из-за того, что я мог стать одним их них?

Или я все-таки надеюсь вмешаться и что-либо изменить?

Не верю, что невозможно. Я — автор. Это мое время.

Вот. Уже сейчас.

Синхрон.