Читать книгу - "Моё любимое убийство - Амброз Бирс"

Амброз Бирс

МОЕ ЛЮБИМОЕ УБИЙСТВО

Убив собственную мать при обстоятельствах, которые были названы «с особой жестокостью», я попал под арест, а затем и под суд, который длится, по счету на настоящий день, вот уже семь лет. Сегодня, подводя итог, судья сказал, что ему еще ни разу в жизни не приходилось выносить приговор по столь жуткому преступлению.

Тогда с места поднялся мой адвокат и заявил:

— Ваша честь, преступление может рассматриваться как «ужасное» или, если угодно, «восхитительное» лишь в сравнении с чем-то. Если бы вы имели возможность ознакомиться с подробностями прошлого убийства, которое было совершено моим подзащитным — речь идет об убийстве его дяди, — вы, полагаю, имели бы основания усмотреть в его последующем преступлении явную тенденцию к его, моего клиента, исправлению и даже проявление к жертве своего рода сыновьей почтительности, тогда как ранее он, мой клиент, был абсолютно глух к родственным чувствам. Неописуемая, выходящая за все и всяческие пределы жестокость предшествующего убийства, безусловно, могла бы быть вменена ему, моему клиенту, в вину; и если не принимать во внимание обстоятельство, что достопочтенный судья, выносивший приговор по тому делу, одновременно являлся президентом страховой компании, в которой мой клиент незадолго перед этим на крупную сумму застраховал свою жизнь, указав в графе «риск» не что-нибудь иное, но именно «повешение», — так вот, если не принимать во внимание это, то действительно трудно представить, каким образом он, мой клиент, мог быть оправдан. Однако поскольку факт оправдания все-таки имел место, то он, как бы там ни было, создает прецедент. Таким образом, попрошу вашу о честь выслушать показания моего клиента по тому прошлому делу и решить, не является ли дело нынешнее гораздо менее заслуживающим наказания. Также прошу учесть, что он, мой клиент, претерпит значительный моральный ущерб непосредственно в процессе произнесения этих своих показаний, ибо они, показания, заставят вновь пережить его, моего клиента, те тяжкие воспоминания, которые связаны с ним, прошлым убийством.

— Ваша честь, я возражаю, — поднялся с места окружной прокурор. — Апелляция к обстоятельствам прошлого дела была бы законной, окажись этот довод выдвинут три года назад, весной 1881 года. Однако поскольку в надлежащее время обвиняемый не сделал соответствующего заявления, на сей день срок давности…

— С формальной точки зрения вы правы, — покачал головой судья, — и в апелляционном суде ваш довод был бы принят во внимание. Но в данном случае, поскольку имеет место быть суд присяжных, а речь идет о возможности или невозможности вынесения оправдательного приговора, ваше возражение не принимается.

— Ваша честь, я протестую, — сказал прокурор.

— В данном случае вы не имеете права протестовать, — объяснил судья, — ибо для вынесения протеста вам нужно было заблаговременно подать апелляционную жалобу насчет дополнительных заявлений, произносимых под присягой.[1] В следующий раз будьте внимательней, сэр: ведь именно за такую ошибку я был вынужден отстранить от процесса вашего предшественника; правда, это было давно — еще в первый год заседаний по этому делу… Так что, пожалуйста, давайте поскорее приведем обвиняемого к присяге — и пусть воспользуется своим шансом.

Непосредственно вслед за этим я произнес слова присяги, а потом произнес оправдательную речь, которая произвела на судью столь сильное впечатление, что он, даже не озаботясь дальнейшим поиском смягчающих обстоятельств, просто поручил жюри присяжных утвердить мне оправдательный приговор. Что и было сделано. В результате я вышел из здания суда невинным, аки агнец, без единого пятнышка на своей репутации.

Речь эту я, впрочем, сейчас приведу. Возможно, она вам пригодится:

— Я родился в 1856 году в городишке Каламаки, штат Мичиган, в семье честных и уважаемых родителей, что было мне в последующие годы большим утешением; прошу суд отметить: из этих двух родителей я препроводил на Небо только одного. В 1867 году семья переехала в Калифорнию и поселилась неподалеку от поселка, носящего живописное название Голова Негра, где мой отец открыл дорожное агентство, которое и процветало в соответствии с его представлениями о процветании, а также деловыми возможностями. Он был тихий, замкнутый человек, а сейчас его чувства смиряет еще и почтенный возраст — тем не менее глубоко убежден: по поводу того события, о котором я вам намереваюсь поведать, он бы испытывал только и исключительно бурную радость… может быть, несколько умеряемую тем плачевным обстоятельством, что я, его единственный сын и наполовину сирота, нахожусь сейчас под судом.

Четыре года спустя, поздним вечером, к нам в дом постучались бродячие проповедники. У них не было денег, чтобы оплатить ночлег, и вместо этого они прочли нам проповедь, столь зажигательную, что мы всей семьей, хвала Создателю, немедленно обратились к религии и сочли свой тогдашний бизнес недостаточно богоугодным. Мой отец под воздействием христианских чувств сразу же написал в Стоктон своему брату, достопочтенному Уильяму Ридли, а когда тот приехал — не просто предложил ему войти в дело, но и буквально передал наше дорожное агентство под его руководство. И это несмотря на то, что взнос дядюшки Уитли сводился к минимуму: ни денег, ни юридического обеспечения, только винчестер да укороченный, чтобы удобнее было носить под плащом, дробовик, ну и еще комплект сделанных из мешковины масок, на самого дядюшку и его сыновей, Ридли-младших. Вскоре после этого наше семейство перебралось из окрестностей Головы Негра в поселок с не менее живописным названием Скала Призраков, где и открыло богоугодное заведение, а именно танцевальный зал. Он получил благочестивое название «Во имя Господа под шарманку» — и каждый вечер перед началом танцулек там неизменно читалась молитва. Именно в этом заведении моя почтенная мать, да будет она благословенна в танце, получила, за некоторые особенности своей фигуры, прозвище «Пляшущая Моржиха».

Осенью 75-го мне довелось проезжать на почтовом дилижансе по маршруту Койот — Махала — Скала Призраков. Кроме меня в том дилижансе было еще четыре пассажира. Не доезжая примерно трех миль до Головы Негра, наш экипаж был остановлен вооруженными людьми в масках. Эти люди, которых я, несмотря на маски, безошибочно идентифицировал как моего дядю Уильяма и двух его сыновей, очень тщательно обшарили весь дилижанс, не нашли ничего заслуживающего внимания в пассажирском багаже — и принялись за самих пассажиров. Прошу обратить внимание, что я был целиком и полностью верен семейным ценностям: на равных с остальными пассажирами поднял руки, дал себя обыскать, лишился золотых часов и сорока долларов — но ни тогда, ни позже даже полусловом не дал понять кому-либо