Читать книгу - "Темная сторона - Майк Гелприн"

сесть в самолет и забыть случившееся как дурной сон. Только вот с родителями Дениса придется объясняться. Ничего, навру что-нибудь».

Полина пересекла ручей. Цепляясь за траву, подтянулась, взобралась на размытый стремительным течением глинистый берег. Оглянулась: остальные гуськом шлепали по камням. Полина перевела дух, и в этот момент Горемыкин вдруг оступился, взмахнул руками и рухнул на бок. Секунду спустя он пронзительно заорал от боли…

– Что делать будем? – подступилась к Полине спавшая с лица Зинка, пока Толик хлопотал вокруг жалобно скулящего писателя.

Полина бросила на Горемыкина быстрый взгляд. Берцовая кость разорвала кожу, кровь хлестала на руки Толику, безуспешно пытающемуся наложить на перелом марлевую повязку.

– Будем тащить, – стиснув зубы, выдавила Полина. – Парой, по очереди меняясь.

Зинка потупилась.

– Не дойдем.

– Как-нибудь дойдем.

Зинка отвернулась и не сказала в ответ ничего.

Кое-как втроем они наложили повязку. Из палаточного полога смастерили носилки, тоже кое-как. Избавились от всего, без чего можно было обойтись, и оставшиеся до заката два часа попеременно тащили, одолев едва ли полкилометра.

Когда стемнело, Полина забралась в спальный мешок и отключилась, как только вытянулась на земле. Проснулась она посреди ночи от стонов. Стонал Горемыкин, протяжно, жалобно, временами подвизгивая.

Полина выругалась вслух, приподнялась на локте и оцепенела. Место под сосной, где укладывались спать Толик с Зинкой, пустовало. Полина рванула молнию, выскочила из спальника, заозиралась, затем бессильно опустилась в траву.

Толик с Зинкой исчезли. Вместе с ними исчезли карта, провизия и запасная одежда. Полина осталась в глуши, в нескольких сутках пути от ближайшего жилья без еды и оружия, один на один с неспособным передвигаться стенающим стариком.

Спотыкаясь и падая, Денис брел неизвестно куда.

«До чего же глупо, – навязчиво думал он. – Глупо, глупо, глупо…»

Ему нет еще двадцати пяти. И у него нет ни единого шанса выжить.

От голода подводило живот, но Денис не обращал внимания. Злости на Полину у него почему-то не было, и жалости к себе тоже не было, осталась только горечь от того, что все вышло столь гадко и нелепо. Сколько еще он сумеет пройти? День, два дня, три? Питаться можно грибами. Впрочем, отличать съедобные от ядовитых он не умеет. Значит, ягодами. Только зачем? Август на исходе, скоро грянут сентябрьские морозы, и если он не загнется от голода, то от холода наверняка околеет.

«Долина Смерти… По словам этого кобеля, она где-то неподалеку, – с горечью думал Денис. – Весьма символично умереть поблизости от места с таким подходящим названием».

Денис в который раз бросил взгляд на компас. В какую сторону света идти, было безразлично – он все равно не дойдет. Хотя бы потому, что соблюсти единое направление было невозможно – горы преграждали путь и на юг, и на север, и на запад, и на восток.

К вечеру Денис полностью выбился из сил, упал ничком, затем перевернулся на спину и уставился на глумливо подмигивающую ущербную луну. Жизнь заканчивалась, толком даже и не начавшись.

– Деточка. Ты ведь не оставишь меня, деточка? Не бросишь?

Полина с ненавистью глядела на скулящего старика с бурой от крови повязкой на сломанной ноге. Остаток ночи девушка не спала, то ревела навзрыд и тряслась от страха, то мучительно пыталась решить, как ей теперь быть. Решить удалось лишь под утро.

Едва солнце разогнало первыми лучами ночную темень, Полина поднялась.

– Выворачивай карманы, – подступилась она к старику. – Быстро, ну! Доставай все, что у тебя там.

Горемыкин, извиваясь на земле, суетливо зашарил по карманам. На траву упали перочинный нож, пластмассовая китайская зажигалка, несвежий носовой платок, початая пачка сигарет, мятые денежные купюры. Полина подскочила, ногой отбросила стариковскую руку, схватила зажигалку и нож, упрятала за пазуху.

– Деточка, – жалобно стонал Иннокентий Фролович, глядя на Полину снизу вверх умоляюще, по-собачьи. – Не оставляй меня, доченька. Пожалуйста! Я обопрусь о тебя и пойду, вот увидишь. На одной ноге поскачу. Поленька, деточка, ты же не бросишь меня?

Полина развернулась и решительно зашагала на юг.

– Деточка, – неслось ей в спину. – По-о-о-о-оленька-а-а!

Она ускорила шаг, стараясь не вслушиваться, но отчаянный, пронзительный голос брошенного на смерть старика догонял ее, поддавал ей в спину, и мольбы больше в нем не было.

– Гадина, – неслось Полине вслед. – Потаскуха. Думаешь, я не знаю, что ты путалась с ним, грязная шлюха, б-дь?! Это из-за тебя, сволочи, из-за тебя все, прошмандовка!

Полина остановилась, резко повернулась и побежала назад.

– Деточка, – сменил тон и слова старик. – Прости, деточка…

Она ухватила с земли увесистый камень, с размаху обрушила его на поросшую белесым пушком розовую стариковскую лысину. Горемыкин подавился словами, теперь он скулил, выл и пытался уползти. Полина вновь подхватила камень и стала бить – исступленно, в висок, в затылок, в превратившийся в крошево костей расколотый череп.

Когда орудие убийства выпало из ставших скользкими от крови и мозгов пальцев, Полина отшатнулась и долго ошеломленно смотрела на дело своих рук. Затем к горлу подкатил рвотный спазм, ее вывернуло на стариковские мертвые ноги, на задубевшую от крови повязку, на нелепо вздувшиеся на тощем заду брезентовые штаны.

Потом рвота, наконец, иссякла. Полина медленно, в три приема, поднялась на ноги. Ее шатало, в голове бесновалась тугая боль, мысли путались, и Полина никак не могла сообразить, что ей следует делать.

Она поняла это позже, когда уже отдалилась от покойника на добрую пару километров. Полина остановилась. Перочинный нож был упрятан во внутренний карман ветровки. Следовало вернуться, откромсать от трупа кус свежего еще мяса. Тогда шансы дойти увеличатся многократно.

С минуту Полина колебалась, пытаясь преодолеть отчаянное отвращение к тому, что следовало сделать для выживания. Преодолеть не сумела и на неверных ногах побрела дальше на юг.

На исходе четвертых суток Денис вышел к реке. Он не знал, что это за река, и не слишком хорошо понимал, почему все еще пытается куда-то идти вместо того, чтобы лечь и дождаться смерти.

«Река – это хорошо, – беспорядочно думал Денис, – в ней можно утопиться, и тогда не придется околевать медленно и мучительно».

Он на четвереньках подполз к воде и погрузил в нее ладонь. Вода была ледяная. Денис отдернул руку, и в этот миг раздался вой – тоскливый, заунывный, протяжный.

Денис шарахнулся от берега, ободрав и без того израненные колени об острые камни. Удивился, что еще способен, оказывается, испытывать страх, и скорчился, стараясь стать меньше и