Читать книгу - "Быстрее империй - Сергей Фомичев"

Прежде всего выяснилось, что наш первый серийный образец не подходит для поточного производства. Слишком много приходилось бы делать штучно, слишком многое требовало подгонки на месте. А вдобавок каждую шхуну нужно было конопатить, смолить, давать просохнуть. Работа тягостная нудная и не поддающаяся дроблению. С такой технологией корабли будут долго ползти по конвейеру.

— Чем проще в производстве, тем лучше, — выразил Лёшка главную мысль. — Проект должен соответствовать технологии, а технология проекту.

Он предложил отказаться от плавных изгибов и делать шпангоуты гранёными, точно гайки. Три грани с каждого борта с углами по тридцать шесть градусов.

— Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал, — прокомментировал я рацпредложение.

И это стало единственной моей репликой за весь вечер. Я был здесь гостем, наблюдал, но не вмешивался в процесс обсуждения. Я наслаждался старой доброй атмосферой первопроходчества и едой. Раз уж мы собрались в атриуме «Императрицы», то не обошлось без традиционной жареной оленины, печёного картофеля, рыбы и зелени. Прикатили сюда и бочонок хереса — нужно было освобождать тару под новую партию виски.

— Главное, что это позволит готовить отдельно целые фрагменты обшивки, — продолжил Лёшка. — Доски снабдим шпунтами и пазами, будем соединять встык. На сборочной линии останется только крепить целые панели к шпангоутам.

Сами шпангоуты он предложил выполнять по единому шаблону для большей части набора. Отчего корпус становился ровным, похожим на половинку гранёного стакана. А поскольку каждый шпангоут собирался из двух десятков типовых элементов, то Тропинин получал на выходе больше двух сотен одинаковых деталей, которые можно легко поставить на поток.

— Лекала и шаблоны — вот наш бог! — провозгласил Лёшка. — Засадим индейцев за верстаки, и пусть выпиливают по образцу.

Но у славных наших мастеров нашлось что возразить. Из одних плоскостей хороший корабль не сделаешь. К носу и корме корпус должен сужаться. Но тогда все хитрости со шпунтованной доской и готовыми панелями превращались в сплошную головную боль. Поди сделай заготовку сложной кривизны.

Лёшка предложил обойтись транцевой кормой. Но ему возразили, что тогда руль закроется от набегающего потока, в результате чего судно потеряет управляемость и маневренность.

— Угловатая форма борта придаст устойчивости, — сказал Тропинин. — А кроме того, можно увеличить фальшкиль и опустить руль ниже. Мы же собираемся сделать дешёвый продукт.

Мало-помалу концепция обретала очертания. Споры шли жаркие, и накал нарастал вместе с потребляемым алкоголем. В какой-то момент корабельщики даже поменялись с Тропининым местами. Они загорелись идеей максимального упрощения конструкции, а Лёшка вдруг принялся отстаивать какие-то свои эстетические представления о настоящем корабле.

* * *

С моей точки зрения затея походил на фантастический роман из тех утопических произведений, которыми славился социализм. Но одно красивой концепции было мало — многое упиралось в отсталые технологии фронтира. Это не какой-то там кирпичный заводик. Производство кораблей требовало целой индустрии. Например, выделка канатов и парусов требовала возведения особых мануфактур, с прядильными и ткацкими станками. Производство же сырья для них тянуло за собой целую отрасль сельского хозяйства. Мы ещё и о хлебе-то своём только мечтали, куда там до льна и конопли. Но Тропинин как раз масштабы замыслов выдавал за преимущество.

— Кораблестроение станет локомотивом экономики, — убеждал он. — Пусть не сразу, но мы поставим на ноги смежные производства. Всё это дело наживное.

— Раньше я наживу себе горб, — буркнул я.

В первую очередь нам требовались огромные объемы пиломатериалов. Но тёрщики, как называли в России тех, кто фабрикует доску, работали крайне медленно. Само название профессии отдавало чем-то ленивым, неспешным и малопроизводительным. Воображение рисовало картину сплошного перекура, где перетиралось всё что угодно, но только не дерево. Для обеспечения поточного производства следовало возвести лесопилки, которые использовали энергию воды, а значит нуждались в устройстве водяных колёс, плотин и прудов.

Самодействующие пильные мельницы — великое изобретение человечества. Из тех эпохальных изобретений, что изменили мир. Одним из его следствий, между прочим, стало исчезновение в Нидерландах деревьев и превращение страны в один громадный газон. Другим следствием стало возникновение голландской морской империи, акционерных обществ, биржевых спекуляций и финансовых пирамид. Позже той же дорожкой направились англичане, и зашли куда дальше голландцев. Уничтожив леса, они стали добывать уголь, что, в конце концов, привело к рождению паровой машины.

Говорят, что многие цивилизации Америки и Азии исчезли с политической карты, вырубив все окрестные леса. Не из чего стало строить, нечем стало топить, нечего пускать на катки для транспортировки гигантских статуй. Европа в этом смысле совершила качественный технологический скачок и сорвала банк.

Теперь настал наш черёд. И потому, надев парик и сменив одежду, я погрузил в лодку сундучок с монетой и отправился в Лондон.

Вообще-то пилорамы можно было раздобыть и в России, но мир чистогана мне нравился больше. Отдал монеты, получил товар. И никакой головной боли. В то время как на родине пришлось бы вести долгие уговоры и согласования, а деньги не всегда являлись универсальным платёжным средством.

Правда всё равно пришлось повозиться. Сами рамы я легко мог купить и доставить в залив Эскимальт (объяснив товарищам, что прикупил их на охотских плотбищах). А как быть с плотиной и водобойным колесом? Их не погрузишь на лодку, не перебросишь через дырку в континууме. Их предстояло соорудить на месте. Но прежде следовало изучить конструкцию и основы проведения гидротехнических работ. Всё это требовало массы времени.

Мне пришлось даже выбраться в провинцию и посетить несколько пильных мельниц, перетирающих за отсутствием местного сырья архангельский кругляк.

* * *

Пока я изображал промышленника в Англии, на берегу залива уже возвели времянки, а Лёшка вышагивал с мерной веревкой и размечал будущие цеха. Он выглядел таким же возбужденным, что и я, когда планировал ставить Викторию.

О чём я не преминул напомнить, протягивая листки с набросками.

— Я бы мог усовершенствовать это дело, — заявил Лёшка, изучая рисунки.

— Усовершенствовать?

— Да. В традиционной схеме имеется лишнее преобразование движения, а это всегда потеря энергии.

— Но люди, которые это придумали, были не глупее тебя, — возразил я, уже устав от его изобретательства. — Они исходили из тех возможностей, которые существуют здесь и сейчас.

— И всё же смотри, — не отставал Тропинин. — Вода осуществляет поступательное движение. Колесо вращается. Но рама с пилами опять действует возвратно-поступательным образом. И накат бревна на лезвия тоже.

— Ну и что? — удивился я. — Лёшка, так пилили веками. И коэффициент полезного действия никого не волновал. Работает — не трогай, не тобой ли сказано?

— Нет, так говорят айтишники.

— Не знаю, кто это, но правильно говорят.

— Это всякие программисты, компьютерщики, отмахнулся Лёшка. — Мне кажется можно исключить преобразование движения и связать падение воды и движение пилы напрямую.

— Как?

— Представь бадью с противовесом, — Тропинин набросал рисунок на обратной стороне моей схемы. — Наверху плотины она набирает воду и опускается под её тяжестью. Внизу опорожняется, например, натыкаясь на специальный крюк, а затем, под действием противовеса, возвращается в исходное положение. Пилорама будет подниматься и опускаться с той же амплитудой. В отличие от колеса, мы сможем получить любую мощность просто повышая объем бадьи.

Иногда его сумрачный гений хватал через край.

— Хочешь пойти методом проб и ошибок? — разозлился я. — Действуй, мешать не буду! Может, у тебя и есть пара сотен лет в запасе для того чтобы создать собственную цивилизацию. Но сперва поставь чёртово колесо!

Глава тридцатая. Железо

Глава тридцатая. Железо

Если проблемы с деревом, парусиной и канатами решались хотя бы в отдалённой перспективе, то с железом возникли непреодолимые сложности — его нельзя было вырастить в поле или срубить в лесу.

— Гвозди бы делать из этих людей, — тоскливо произнёс я, наблюдая за суетой на Новой Набережной, где всё ещё возводилось морское училище и мой особняк.

Мы сидели в плетеных креслах на пристроенном к конторе балконе. Красную линию набережной пришлось немного вынести вперёд, так как мы начали поднимать гостиницу на лишний этаж, а крышу переделывали в более крутую, с размещением двухуровневой мансарды. Для поддержки потяжелевшей конструкции по фасаду поставили массивную колоннаду. А раз пошла такая пьянка, то и к конторе быстренько пристроили портик с балконом. Теперь в хорошую погоду здесь можно было потреблять алкоголь и наблюдать за строительством новых зданий