Читать книгу - "Быстрее империй - Сергей Фомичев"

Словно подтверждая тревогу, потянул небольшой ветерок. Волнение стало нарастать, корабль раскачивался всё сильнее, угрожая набрать воды.

К счастью получасом позже на большой лодке подошли корабельщики.

— Мудрёнть! — оценил трофей Березин, взбираясь на палубу.

— Дело-то нехитрое, — подмигнул я ему.

Нервное напряжение сменилось дрожью в руках и слабостью ног. Хотелось соскочить в лодку и побыстрее оказаться на суше.

— Речная посудина, — заметил Чекмазов. — Где ты такой подобрал? Его же любая волна перевернёт.

— Это меня и беспокоит, — ответил я, опустив неудобную часть вопроса. — Нужно подвести ближе к берегу. Лучше даже на мель посадить, чтобы разгружать легче было. Здесь железа пятнадцать тысяч пудов. Жалко если такое добро пропадёт.

Скажи я, что корабль набит золотыми дукатами, корабельщики и тогда шевелились бы не столь резво. Что там золото — железо было для них подлинной ценностью. Сокровище следовало только не упустить из рук и потому они быстро разобрались в снастях, поставили парус и, пользуясь попутным ветерком, повели корабль вглубь залива к подходящей отмели.

Глава тридцать первая. Звезды на флаге

Глава тридцать первая. Звёзды на флаге

Первая шхуна ползла по конвейеру почти два месяца. Тропинин бегал по участкам и цехам, которые пока представляли собой обычные навесы. Он то и дело останавливал производство, иногда «откатывал назад», разбирался в проблеме сам или обсуждал её с опытными мастерами, а затем объяснял работникам, почему, например, этот шпангоут не вошёл в предназначенные ему пазы, а этот фрагмент обшивки оказался меньше чем нужно. Отсутствие у людей культуры производства приводило к неравномерной просушке древесины, недостаточной точности её обработки, и всё это усугублялось разнобоем комплектующих, когда даже скобы и гвозди, сделанные на глазок разным кузнецами становились серьёзной проблемой.

Так что прежде всего конвейерное производство вызвало к жизни точную метрологию. Если изготавливать отдельные детали можно было и по шаблону (с тем, однако, условием, что он и сам не подвергался деформации от влажности или перепадов температуры), то для надёжной стыковки блоков и модулей понадобился точный расчёт. Появились чертежи, измерительные приборы, калибры. Сантиметров и миллиметров ещё не существовало в природе, и Тропинину пришлось довольствоваться дюймами и линиями. Появились многочисленные инструкции, насаждалась технологическая дисциплина, а корабельщики по вечерам изучали геометрию у Ясютина.

Тем временем особняк, наконец, обрёл крышу, и я с удовольствием перебрался в него, хотя до завершения следовало выполнить ещё массу работы. Голые стены внутри предстояло заставить мебелью, картинами и гобеленами, а стены снаружи украсить колоннами и барельефами, пристроить портик с балконом и парадную лестницу. Но мне хотелось побыстрее вселиться в собственный дом, получить уединение, обрести свой угол, берлогу. Без вечной толкотни приказчиков, порученцев, просителей, без временно проживающих колонистов, без гвалта и сопения учеников, без похожих на проповеди уроков Расстриги.

Первый этаж представлял собой прихожую с лестницами, ведущими в спальни, кабинет и приемную. В задней части располагался небольшой каминный зал, кухни и кладовки. Прислуге (которую я собирался завести самый минимум) предстояло жить во флигеле.

Перед особняком на лужайке, ещё не стриженной и не огороженной чугунным забором, я поставил флагшток и водрузил на нём флаг.

Флаг получился на загляденье — на синем фоне желтыми пятиконечными звездами изображалась Большая Медведица, а в верхнем углу — Полярная звезда. Я решил сделать этот символ неофициальным флагом колоний и при первой возможности провести в документах, как эмблему компании. А со временем, кто знает, может он и приживётся, станет настоящей регалией нашей страны?

Тропинин зашёл с неизменной бутылкой хереса, чтобы отпраздновать новоселье, и расхохотался, когда я, ползая по полу среди вороха карт, похвастался новинкой.

— Придумал флаг? — спросил он сквозь приступы смеха. — Сам придумал?

— Чего здесь смешного? — обиделся я. — Ну, да, не спорю, идею взял от австралийского и новозеландского. Только Южный Крест заменил на Большую Медведицу во главе с Полярной звездой. По-моему вышло неплохо.

Лёшка хохотал ещё долго.

— Ну, уморил, старик, — он вытер слёзы. — А ты хоть знаешь, какой флаг будет у штата Аляска?

Не найдя ни кресла, ни лавки, он уселся по-турецки на пол, достал из холщовой сумки сыр, завернутый в тряпицу, и две оловянных кружки.

— Не будет никакого такого штата Аляска, — буркнул я, состыковав нужные карты. — А какой у него флаг?

— Точно такой же! — Лёшка разлил по кружкам вино. — Ты даже с цветами угадал!

— Ничего не угадывал, цвета взял европейские, — смутился я.

— Да, историю не объедешь! — многозначительно провозгласил Лёшка.

Мы чокнулись и выпили за обретение крыши над головой.

— В соседней комнате есть кресло, — сказал я. — Здесь ты будешь мне мешать.

— Мешать в чём?

— Увидишь.

Лёшка принёс единственное в доме кресло уселся в сторонке и стал наблюдать за мной. Я же, собрав, наконец, из кусков большую карту Северной Америки, принялся старательно очерчивать тушью притоки Колумбии. Река длиннющая, её бассейн покрывал Вашингтон, Орегон, Айдахо, значительную часть Британской Колумбии и фрагмент штата Монтана.

— Если подняться по Змеиной реке, то есть по Снейк, конечно, до самого истока, то откусим немного от Вайоминга, — прикинул я. — А то больно уж он квадратный.

Проведённые по меридианам и параллелям границы штатов и канадских провинций вызывали эстетический дискомфорт. Если бы не береговые линии, эти деятели, сидящие в столицах перед глобусами, всё до самого Тихого океана покрыли бы одними квадратами.

— Покрась половину штатов чёрным, а другую оставь белым и играй в шахматы, — заметил я. — Ладья бьёт с Нью-Мексико на Саскачеван.

Исключения вроде Оклахомы с прирезанным к квадрату узким прямоугольником, вызывали ещё большее отторжение и неприязнь. Точно детальки тетриса, которые не находили нужную нишу.

— Я бы, наверное, не смог жить в квадратном штате, поделился я ощущениями. — Только взглянешь на карту такой Родины, как ощутишь себя в тюрьме или в ящике.

— В гробу, — Тропинин не понимал, к чему идёт дело, и от этого хмурился.

— Типа того.

— И всё же, зачем ты портишь карту?

— С тех пор как изобрели географию, любимым развлечением мужчин стало её перекраивать.

— А я думал исследовать белые пятна, наносить новые земли.

— А когда земли и пятна кончатся, то перекраивать.

— К чему ты клонишь?

— Мы будем хватать звёзды.

— С неба?

— С американского флага.

Метафора мне понравилась, но Лёшка её понял не сразу.

— То есть? — озадачился он.

— Мой флаг ты видел. Теперь хочу разделить колонии на провинции.

— Угу, — Лёшка замолчал, пытаясь обмозговать новые веяния.

Места в глубине континента я обрисовывал с особой любовью.

— Вот здесь, в верховьях Змеиной реки расположено огромное плато. Размером примерно с Республику Беларусь. Угадай с трёх раз, чем там промышляли в наше с тобой время, помимо добычи золота, конечно?

— Картошку выращивали? — бросил наугад Тропинин.

— Точняк! Картофель и кукурузу. И мне это плато кажется отличным плацдармом, чтобы закрепиться внутри континента. Больше тысячи километров от океана по прямой, а по реке, пожалуй, и больше двух выйдет. А со Змеиной прямая дорога к Большому Соленому озеру.

— Юта? — заинтересовался Тропинин. — Там мормоны должны вроде бы поселиться. Может и староверов туда отправить?

Первые староверы уже прибыли в Викторию и мы (буквально от греха подальше) разместили их на самой дальней ферме почти в пятидесяти верстах от города. Но и этот медвежий угол вскоре окажется слишком близко к городу, ведь мы собирались потихоньку расширять деятельность. Прежде чем перевозить их в Калифорнию, следовало сколотить сообщество покрупнее. Всё же там могли возникнуть стычки с испанцами, да и индейцев были мирными, пока чувствовали за нами силу.

— Там же пустыни сплошные.

— Не везде. Зато место тихое. Как раз для скитов.

— Предложим им самим выбрать, — решил я и вернулся к делу.

Покончив с бассейном Колумбии, я взялся за Фрейзер, то есть за Стольную, по версии наших первопроходцев. Мой принцип начертания границ по водоразделам выглядел рядом с клетчатой картой Северной Америки просто шедевром мирового искусства. Границы получались красивые, витиеватые. Провинции, занимающие бассейн какой-нибудь крупной реки, приобретали вид территорий с долгой историей, где каждый клочок земли выстрадан, полит кровью и потом. Правда было и множество небольших речек стекающих с береговых хребтов. Но эти территории можно было прирезать к другим.

Картографическая эстетика, конечно, являлась лишь попутным продуктом. Водораздел мог послужить в будущем