Читать книгу - "Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева"

– Мать… виновата… м-м-м… сама не разглядела…

– Стыдно, – сказала Алиса, – стыдно должно быть такое во рту носить, а ну-ка выплюнь.

Наверное, оскорбления в том заклинании вдруг наложились друг на друга, и вышло вот так. То есть оно ещё и тухнет. Странно, у отца бессрочные…

– Угу, – сказала Карина, – угу, конечно, сами бы попробовали. Муж ваш меня им проклял, теперь вы ещё ругаетесь.

Ого. То есть при Алисе она легко могла упоминать своё проклятие. Всё-таки вот что значит светлая королева – помогает одним присутствием. Высокий класс.

– Да обычно, – сказала Алиса, – берёшь и плюёшь, как жвачку. Подними голову. Они холода боятся.

– Не буду.

– Что?

– Не буду я поднимать голову. Мне помогать можно только вот ему.

Как она любит говорить в третьем лице.

– Ай, да и ладно, – сказала Алиса, – ругайся дальше, мне-то что.

Чтоб она нахамила первому же стражнику? Первому же торговцу? Первому же эльфу?

– Карина, – спросил, – можно я тебе помогу через Алису? Пожалуйста.

– А что насчёт того, что это мой сюжет и, кроме меня, никто не может эту штуку снять?

– Но я жена того, кто наложил, – сказала Алиса, – конечно, я могу. Ах, слушайте, давайте мы не будем отвлекаться на всё это побочное, давай ты дочь мою спасёшь и тогда я тебе его обратно налеплю?

– Карина, – попросил Гюрза, до ужаса сам себе напоминая отца и потому с трудом не морщась, – ну, для меня?

Фу. Отвратительно выходит. Карина нахмурилась:

– Если только на желание.

– Хорошо, – сказал Гюрза, – только ничего глобального. Масштаба этого же заклинания, чтобы то на то.

Карина кивнула. Алиса положила ей ладонь на подбородок – тем же движением, каким кладут на лоб.

– Ай, холодно!

– Терпи. Давай ещё раз.

На этот раз не на подбородок, а на горло. Гюрза на всякий случай стиснул Каринину руку. Да, холодно, да, да, я это помню. Он даже сам зажмурился, благо Алиса не смотрела.

– Всё, – Алиса протянула ту же самую руку, – ну? Как жвачку.

И Карина действительно плюнула ей в ладонь изжёванное, чёрное, похожее на грецкий орех и на ночной лёд. Да стойте же – это же злость, замедленная злость! Но как светлый король замешивает заклинания на злости?

– Ну вот и всё, – сказала Алиса, – а разговоров… Отправитесь завтра на рассвете, а то мало ли что.

«А то мало ли что» – это пока отец не оправился до конца и не запретил. Как отвратительно быть в сговоре с Алисой. Почему он вообще во всё это влез?

* * *

Вечером Гюрза заглянул к отцу – не мог не заглянуть. Тот не обитал больше в Алисиной спальне, а перебрался в собственную, только легче от этого не становилось. Сколько раз Гюрза уже вот так сидел у его постели, пока от запаха можжевельника и дыма не начинало першить в горле! А отец всё старался сделать так, чтоб Гюрза у кровати не дежурил вовсе.

– Что ты сидишь здесь? – говорил, и от того, какой приглушённый получался голос, Гюрзе хотелось по чему-нибудь ударить. – Ну вот зачем, на что ты время тратишь? Нашёл занятие. Иди, я скоро появлюсь.

Тогда Гюрза приносил книжки и читал их молча.

Но этим вечером всё было по-другому. Отец сам, полусидя, читал что-то и отложил книгу, когда Гюрза вошёл. Кровь из отцовских царапин больше не сочилась, но они побледнели и распухли. Бледное на розовом.

– Отец, это что, яд?

– Да ну исход с тобой, какой яд. Так, пощекотать.

– А почему ты их не обработаешь?

– Я уже. Само пройдёт.

О, это его «само пройдёт»!

– Я не уйду, – сказал Гюрза на всякий случай.

– Да кто тебя гонит.

По крайней мере, глаза у отца блестели всё так же и голос остался отчётливым, а не потух, как в другие плохие дни и ночи. Гюрза стиснул его ладонь и тут же сам поморщился – ладонь же тоже вся в царапинах, её же тоже… Отец стиснул его ладонь в ответ.

– Да всё в порядке, это по-прежнему Алисины колючки. Просто у неё они в углу росли, а тут, смотри-ка, стали армией. Ты что хотел-то?

Ничего я не хотел. Хотел взглянуть на тебя перед тем, как отправлюсь в место, в которое сам себе обещал не возвращаться.

– Ты что? Гюрза, если у нас ещё кто-то пропал, скажи мне сразу.

– Нет, никто не пропал, – а это ведь почти враньё, ведь они оба уже скоро пропадут с Кариной, – нет, нет, я хотел просто рассказать: я вас с Алисой видел в то утро в саду. И Сашу заставил смотреть.

– Ну ребёнок-то при чём?

Да я знаю, что она ни при чём, отец, я знаю! Раз в жизни сорвался…

– Не раз в жизни. – Да опять он читает мысль, когда не надо. – То вон Карину погружаешь в сон, то над ребёнком издеваешься. Гюрза, ты что?

Ну и ладно. И всё равно же я скоро уйду, и последним, что ты мне сказал, будут вот эти вот упрёки. Ну и как хочешь!

И опять отец что-то заметил и вздохнул. Кивнул на собственную исполосованную руку:

– Смотри. Боль ничего не исправляет. Я промыл всё это, а потом намажу заживляющим. Так что давай-ка ты тоже в ближайшее время ничего этакого разрушительного не делай с собой, ладно? Подсматривать нехорошо, детей дразнить тем более, но ты теперь до конца века будешь всё это вспоминать. Как вышло, так и вышло.

– А ты не чувствовал, что я на вас смотрю?

– Не-а, – сказал отец, – нет, вообще ничего.

Ну разумеется, ты же ведь смотрел на Алису.

Отец настаивал:

– Нет, ты мне не нравишься. Может, ты просто что-нибудь взорвёшь – и дело с концом?

– Зачем мне что-то взрывать?

– Потому что тогда всё это будет контролируемый ущерб, а не вот это, что сейчас. Сидит он, сидит, смотрит внутрь себя, а потом то туши его…

– Я не просил, вообще-то!

– …то из комы вытаскивай…

– Один раз было!

Отец поднял руку – потрепать по голове, и пришлось наклониться. Что бы ему стоило выражать любовь как-то иначе!

– А что Карина? – Надо же, он вспомнил. – Никогда со мной больше не заговорит?

– Не знаю, она мне не сообщала.

– А, не заговорит – так, может, к лучшему. Передай ей, что я жалею, но не очень.

– Нет.

– У Людвига сейчас совсем нерадостно, а ведь она бы у него и оказалась.

– Почему ты его зовёшь по имени?

– А ты сам что, не зовёшь?

Вообще-то Гюрза звал. Каждый раз светлым королём именовать – язык сотрёшь. Но теперь это