Читать книгу - "Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева"

– Отлично, – до чего она упорная, – это очень нам поможет. А с кого ты сняла свою одежду?

– Да в смысле! Я с Франтишкой обменялась. Для серьёзного дела нужно что-нибудь унылое. Что, рекой пахну?

Нет, рекой здесь не пахло, только жгуче-свежей краской. Не исключено, что после того погрома Борис воспользовался случаем и расширил ремонт. Продолжил с большим погружением.

– А почему ты у Бориса не спросила?

– Он там узнал какого-то рыцаря и теперь ждёт, пока тот очнётся от нашего сна. – Она сложила все рецепты на пол и теперь всё ровняла их ладонями. – В смысле, от сна, который мы с тобой наслали. Говорит, то ли он рыцарю задолжал, то ли рыцарь ему, я там не очень поняла уже. А что? А когда, кстати, они все проснутся-то? А я могу подослать одного рыцаря какого-нибудь Катьке в интернат?

– Ты думаешь, она тебя вспомнит от ужаса?

– Нет, просто она замуж хочет, а эти красивые.

Гюрза фыркнул и, как смог, повторил отцовские слова – тот как-то отговаривал одну девушку-оборотня:

– Ой, не ходили бы вы все замуж за рыцарей. То он в походе, то он в поиске, то он в аскезе, то вдруг влюблён в даму из рощи, то из озера, и песни они все поют фальшивые.

– Я, – сказала Карина и встала с пола, листы так и прижала к себе, – ни за какого рыцаря замуж и не собираюсь. А вот послушай, там ещё что было: «Ничего не берётся ниоткуда и в никуда не исчезает». То есть Катькина обо мне память где-то есть?

– Катькина память помогла создать пространство, чтоб отец смог тебя забрать. Чтоб ваш мир тебя отпустил. А то снова притянул бы. Чем больше людей тебя помнит, тем сложнее перейти.

– То есть она переработалась в мою свободу? Мать твоя думала головой или так, для радости?

Да чтоб оно всё трижды спуталось в метель! Вытянул руки перед собой, ладонями вверх. Закрыл глаза. Редко это проделывал – слишком по́шло, пусть светлые так рисуются, – но сейчас можно. Карине ничего ещё не приелось, ей покажи любую банальность – а она примет всерьёз.

Обычно сотворялся среднего размера хлыст. Но тут в руках сгустилась тяжесть, и он чуть не уронил… Что это? Кочерга?

Хлыстом хотя бы можно было рассечь воздух, и слушать этот свист, и гасить злость, а с кочергой что делать?

– Ну ни фига себе, – сказала Карина. – А можно посмотреть?

– Нет уж, она нужна мне самому. Чтоб не орать на тебя снова, а всего-навсего просто…

Да что ты будешь делать с кочергой-то? На что злость свою обрушишь? Тоже будешь махать ей, как хлыстом? То-то Карина удивится!

Тихо, тихо, она ни в чём не виновата, она не издевается, она правда мало знает, и она этого не выбирала. Она не виновата, что твой отец ушёл за чужой девчонкой в чужую, по сути, битву.

Кочерга медленно съёживалась. Чёрный огонь охватывал её потихоньку, растекался по ней, как будто был водой и мог стать льдом. Блестел. Гюрза мысленно составлял список.

Ненавижу:

– когда отец вот так уходит;

– Людвига с испытаниями;

– глупые вопросы;

– Алису с её прощением;

– Сашу с легковерностью;

– Каринины междометия.

– Ну ни фига себе.

– Помолчи, – проговорил сквозь зубы, всё смотрел на кочергу, – это моя злость. Сейчас она слижет эту кочергу и успокоится.

– А что я такого сделала?

– Задала важный для себя вопрос и тем самым опять…

– И ты опять про мать услышал, да я поняла. А я могу когда-нибудь узнать, что с ней случилось-то?

Простота хуже воровства.

– Нет.

Кочерга уже плавилась, как восковая. Ничто не исчезает в никуда. Память, конечно, тоже. Катьке будут сниться сны. Будет ждать выкриков и голоса, не помнить только чьих. Хотеть окликнуть и не знать кого. Может, ребёнка своего когда-нибудь назовёт Кариной. Интересно, а он, Гюрза, для отца – развёрнутое напоминание о матери или, наоборот, повод никогда о ней не помнить?

– Ну нет и нет, – сказала Карина, а с кочерги падали чёрные капли и испарялись, не достигая пола, – чего сразу наезжать-то.

Глава 4

Куда же тут вести нить, в петлю или в узел? Отец в эти дни разрабатывал заклятия – да он всегда их разрабатывал, и из любви, и потому, что это было нужно, чтоб считаться магом. Отчётность. Даже каталог он вёл – число, название, действие… Это было раскрепощающее. Вот не мог человек поговорить о важном, а использовал заклинание – и сразу всё сложилось.

Спросил насчёт наследства. Признался в любви. Признался, что мечтает завести кота. Да мало ли важных тем!

Но заклинание никак не доплеталось. Мотив же – «облегчение», ну и чего тогда оно такое сложное? А, или это у него у самого руки дрожат.

Заклинание может быть узлом, может быть колючкой, может капканом даже, а может – рисунком, но отец предпочитал сперва попробовать на верёвочках, а уже потом… Да ты развязываться будешь или нет?

А Людвиг разрабатывал совсем другие. Для сдержанности. Для прогресса. Для аскезы. Речь искажающее, которое у Карины. Для… тьфу ты! Нить, которая почти уже легла в нужный узор, сморщилась, как от жара, и замерла.

– Можно?

Дверь в кабинет отцовский Гюрза запирать не стал. Ну кто зайдёт? Отец? Так это только хорошо. Карина? Она вряд ли надолго тут останется. Кто-то из папиных людей? Кто-то из нечисти? Но на пороге стояла Алиса – стояла и не переступала, вы подумайте. Только дверь распахнула.

– Можно?

– Как будто вы и так не войдёте.

– Ай, да я за бинтами.

– За какими?..

– Всё-то ему скажи!.. Сказали: есть бинты, я и пришла.

Она вошла и принялась копаться в шкафу – без уважения, не по секциям, как попало. Просто распахивала дверцы.

– А что, отец вернулся уже?

– Угу, – Алиса встала на цыпочки, – я ему кровь из волос сейчас вымывала.

– Чего?

– Чего, чего. И ведь хороший же ребёнок, а будто в деревне рос. – Она захлопнула дверцу шкафа и вздохнула. – Ну где бинты-то? Вернулся доблестный наш. Пострадал немножко только. Не хочет тебе раненым показываться, а я знаешь что думаю? На поцелуи смотрел, значит, и на кровь сможешь.

Что же, по крайней мере, это честно.

– У вас ещё остались синяки?

– Не твоё дело.

– Да нет, тут есть такое средство, можно им убрать.

– Нет, – сказала Алиса, – уж лучше буду помнить, пока помнится. Пошли.

Почему вдруг это она его ведёт к отцу, а не