Читать книгу - "Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин"

— Ага… все ясно.

— Мудреная штука, Курила, — прохрипел рядом Софрон, с недоверием глядя на сложный механизм.

— Проще пареной репы, — бросил я. — Видишь тот ящик? Там снаряды. Остроконечные Тащи сюда один! А ты, — я ткнул пальцем в другого бойца, — вон тот, другой ящик. Там картузы с порохом! Живо!

Пока они исполняли, я сам уже все подготовил. Через несколько секунд мне подали продолговатый снаряд со свинцовой «рубашкой».

— Давай, сюда его! — я направил его в отверстие полого винта. — Запрессовывай до упора! Да нет, острием вперед!

Снаряд с глухим стуком ушел в канал ствола. Пришлось крепко стукнуть его досылателем, чтобы свинцовая рубашка снаряда надежно вошла в нарезы.

— Теперь пороховой заряд!

Следом за снарядом в камору отправился шелковый картуз с порохом.

— Так. Теперь главное. Вкладыш на место!

Вдвоем с Софроном мы опустили тяжелый стальной брусок обратно в его гнездо. Я снова навалился на рукоять затвора.

— Затягивай! До упора!

Массивный винт с натужным скрипом вошел в резьбу, намертво запечатав затвор. Пушка была заряжена.

Оставался последний штрих. Я нашел в ящике связку тонких латунных фрикционных трубок с привязанными к ним шнурками. Показал одну Софрону.

— Вот эта штучка и делает «бум».

Вставил трубку в запальное отверстие на вкладыше, показывая Софрону, как это делать. Теперь орудие было полностью готово к бою.

Все это заняло меньше минуты.

— Заряжай вторую! — скомандовал я, а сам взялся за механизм наводки, разворачивая ствол вниз, на самую гущу мечущихся внизу людей.

— ЦЕЛЬ — ШАТРЫ У ГЛАВНОГО ЗНАМЕНИ!

— ОГОНЬ!

Два выстрела, почти одновременно, хлестнули по паникующей толпе. Мы видели, как внизу, в свете пожара, ряды бегущих солдат будто скосило невидимой косой. Мы снова и снова, в бешеном темпе, заряжали и стреляли, превращая бой в расстрел. Сначала — картечью, по живой силе. Потом — гранатами, накрывая штабные палатки и места, где пытались строиться офицеры. Хаос внизу превратился в агонию. Солдаты метались, не понимая, откуда пришла новая смерть. Они попали под огонь своей же, казавшейся им неприступной, артиллерии.

— Боезапас кончился! — прохрипел Елисей.

— Орудия — в пропасть! — скомандовал я.

Бойцы, навалившись, сбросили ставшие бесполезными пушки с обрыва в темную пропасть.

— УХОДИМ! ПО ВЕРЕВКАМ! В ГОРОД!

Глава 19

Глава 19

Над Силинцзы поднялась заря, раскинув багряное зарево на пол небосвода, словно само небо кровоточило сквозь рваные бинты облаков. Но самым странным в это утро оказался не цвет неба, а тишина. Впервые за много дней город проснулся не от грохота разрывов.

Я стоял на щербатом гребне стены, положив руки на закопченные камни. Рядом со мной вдоль всей линии обороны из укрытий и щелей высыпали защитники: тайпины, русские, мои казаки.

— Глядите! Братцы, гляди-ка! — восторженный вопль пронесся по нашей полуразрушенной стене.

Внизу, в долине, там, где еще вчера раскинулся стройный, выверенный лагерь врага, дымилось черное, уродливое пепелище. На месте складов зияли рваные воронки. Позиции тяжелой артиллерии на склоне горы опустели.

Волна радостного, гортанного гула прокатилась от пролома до уцелевшей башни. Люди орали, обнимались, хлопали друг друга по спинам. Кто-то, обезумев от счастья, всадил в воздух заряд из своей винтовки, салютуя нашей ночной победе. Им казалось, что все кончено. Что враг сломлен, разбит и вот-вот обратится в бегство.

Я поднес к глазам бинокль. Увы, но увиденное не давало повода для ликования. Враг и не думал бежать.

Да, мы нанесли страшный удар. Мы вырвали у зверя клыки, но… Но сам зверь оставался жив. Огромный, растревоженный муравейник цинской армии медленно, но неотвратимо приходил в порядок. Я видел, как тысячи солдат методично разбирают завалы. Как санитарные повозки вывозят раненых, а европейские офицеры на конях восстанавливают строй. Они не сворачивали палатки. Они окапывались.

— Не уйдут, — тихо сказал подошедший Левицкий. Радость на его лице тоже уступила место мрачной озабоченности.

— Нет, — ответил я, не опуская бинокля. — Ишань — старый волк. А Тэкклби… Тэкклби просто так не отступится. Для него это очень личное дело.

В этот момент тишину распорол резкий, тонкий свист. Инстинкт, выкованный в сотне переделок, сработал быстрее разума. Я рванул Владимира в сторону, падая на каменный настил.

— Ложись!

Но взрыва не последовало. В деревянный брус, ровно посередине между тем местом, где мы только что стояли, с глухим, сочным «в-в-жух!» вонзилась стрела. Дрожащее оперение еще вибрировало.

Древко выкрасили в белый цвет, а к нему алой шелковой лентой примотали свернутую в трубку бумагу.

Смех и крики на стене оборвались. Тишина, еще минуту назад радостная, стала тяжелой, зловещей.

Левицкий поднялся, с яростью выдернул стрелу. С брезгливостью, будто касался гадины, отвязал записку.

— Послание, — процедил он. — От нашего «любезного друга».

Я развернул плотный, дорогой лист. Каллиграфический английский почерк, изящные завитки. Даже здесь, посреди кровавой бани и пепелища, Тэкклби оставался джентльменом. Пробежав глазами строки, я криво усмехнулся.

— Что там? — нетерпеливо спросил Владимир.

— Поздравляет, — ответил я и начал переводить вслух: — «Мои поздравления, пан Иван. Весьма эффектное представление. Должен признать, ваша дикарская хитрость все еще способна удивлять. Вам удалось на время продлить агонию этого города. Но не обольщайтесь…»

Следующие строки звучали как приговор.

«Через три недели из порта Инкоу мне доставят новые снаряды, а возможно, и орудия, еще более мощные. И я возобновлю обстрел. Если, конечно…»

— Если что? — напрягся Левицкий.

«…если, конечно, к тому времени вы все здесь не передохнете от голода, как крысы в бочке. Приятного аппетита. Время работает на меня».

Левицкий выхватил у меня листок, скомкал его и с руганью швырнул на землю.

— Мерзавец! Он смеется нам в лицо!

По рядам защитников пронесся змеиный шепот. «Три недели… Новые пушки… Голод…» Эйфория испарилась, уступив место липкому, холодному страху.

Я спокойно наклонился, поднял скомканную записку. Не торопясь, разгладил ее и спрятал в карман.

— Нет, Володя, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все вокруг. — Ты не прав. Он не смеется. Он совершил фатальную ошибку.

Левицкий недоуменно уставился на меня.

— Ошибку?

— Его высокомерие сыграло с ним злую шутку. Он хотел нас запугать, а вместо этого дал точнейшие разведданные.

Я повернулся к притихшим бойцам, и в моем голосе зазвенел металл.

— Этот англичанин только что подарил нам три недели жизни. Двадцать один день