Читать книгу - "Меткий стрелок. Том II - Алексей Викторович Вязовский"

* * *

Юкон начал замерзать второго ноября. Сначала я заметил изменения у берегов. Там, где течение слабее, где вода стояла почти неподвижно, появилась тонкая, хрупкая каемка льда. Она блестела на солнце, как сахарная пудра, и казалась такой нежной, что от малейшего движения воздуха могла треснуть. Заводи сдались первыми. Там лед быстро набирал толщину, становился матовым, белел.

Но основное русло еще сопротивлялось. Я стоял на высоком берегу, смотрел вниз и видел, как меняется сама «суть» воды. Она потеряла свою легкость. Появилось то, что речники называют «сало» — вода стала какой-то вязкой, мутной, будто в ней растворили жир. Это невидимые глазу ледяные кристаллики, их миллионы, они придают воде такую странную консистенцию.

Потом появилась «шуга». Это уже настоящий лед, но еще не сплошной — ледяная каша, мелкие, рыхлые льдинки, которые течение несло вниз, собирая их в серые, движущиеся поля. Они выглядели, как огромные стада овец, медленно бредущих по реке. Я слышал, как они шуршат, сталкиваясь друг с другом, этот звук был непривычным после привычного плеска волн.

Шуга уплотнялась, слипалась. От берегов, где лед уже окреп, отрывались небольшие поля, плыли, врезались в эту кашу, дробя ее или, наоборот, прилипая. Около опор пирса, за крупными камнями или мысами течение замедлялось, и там эти льдинки накапливались, образовывали заторы. Река будто начала кашлять и давиться.

С каждым днем ледяные поля становились больше. Они росли от берегов к середине, как две армии, движущиеся навстречу друг другу. Между ними еще оставалась темная, бурлящая полоса — самое сильное течение, которое до последнего отбивалось от мороза. Эта полоса казалась особенно темной и холодной на фоне серых, наступающих льдов.

Шум воды, ее рокот и плеск, постепенно стихали. Теперь был слышен лишь шорох движущейся шуги, треск ломающегося у берега льда или глухое постукивание больших льдин.

И вот наступил день, когда я проснулся и, подойдя к окну, увидел: реки больше нет. Точнее, она есть, но она стала другой. Вся, от берега до берега, была покрыта сплошным ледяным покровом.

Не везде лед был гладким. Где-то он ровный и темный, где-то — нагромождение торосов, застывших в момент схватки льдин, похожих на маленькие, белые горы. Поверхность серая, иногда с синеватым отливом в тенях.

Главное, что поразило меня — это тишина. Великая река, всегда полная движения и звуков, теперь лежала неподвижно и молчаливо. Казалось, она уснула глубоким сном под своей ледяной броней. Исчезла прежняя мощь потока, но появилась другая — статичная, незыблемая сила льда.

На берег тут же высыпали доусоновцы. Их было тысячи! Моя последняя попытка провести перепись провалилась — все свободные руки заготавливали дрова на зиму и строили хижины для вновь прибывших «чечако». Банально, чтобы разгрузить салун, недавно построенные здания мэрии и больницы. Но думаю, тысяч семь-восемь человек в городе уже проживало.

— Мэр! — меня окликнул хмурый Олаф. Здоровяк протаптывал по берегу дорожку в выпавшем ночью снегу.

— Что тебе? — я подул на руку, отогревая пальцы

— Скукум вернулся с охоты. Там, в верховьях реки, десятки лодок вмерзли в лед.

Опять спасать «чечако»! Я застонал.

Глава 23

Послав Артура за Скукумом, я бросился к складу, где мы хранили зимнее снаряжение. Мои новые муклуки, парка, малахай — все, что сшила для меня Снежинка, было здесь. Быстро переоделся. Теплый, мягкий мех, невесомая кожа карибу — я чувствовал себя другим человеком. Готов к холоду. Готов к делу.

Пришел индеец, спросил, что будем делать.

— Готовь нарты! — крикнул я, затягивая пояс. — Собак! Быстро!

Он кивнул, без лишних слов. Я же побежал к салуну, где уже собрались жители Доусона.

— Кузьма! Иван! — голос мой, несмотря на холод, прозвучал громко. — Скукум говорит, выше по Юкону лодки вмерзли в лед! Там много людей! Нужно идти на помощь! Немедленно! Собирайтесь.

Реакция была мгновенной. Лица доусоновцев, еще минуту назад сонные, ожили.

— Сколько людей, Итон? — спросил Кузьма.

— Никто не знает точно. Но много. Счет идет на сотни!

— Собирайтесь, мужики! — Кузьма обвел взглядом собравшихся. — Кто может идти? Нужны сани, собаки! А ну, быстро!

Поселок зашумел. Люди бросились к своим жилищам, собирая провиант, теплую одежду. Те, у кого были собаки, поспешили к псарням. У меня самого теперь было два десятка лаек, которые я купил у Снежинки. Две полноценные упряжки.

Скукум Джим уже стоял у псарни. Собаки, почуяв движение, взволнованно залаяли. Северные лайки — сильные, выносливые. Каждая собака — это несколько десятков фунтов груза, что она может тащить по снегу и льду. Десять собак — это полтонны или больше. Двадцать — уже тонна.

— Кого берем? — спросил я Джима, пока он выбирал животных, хватая за шкирку, осматривая лапы.

— Сильных, Итон. Выносливых. Кто лед чует.

Он выбрал восьмерых. Я помнил только кличку вожака — «Волчий клык» — и тех трех, что шли впереди — «Буран», «Ветер» и «Гром». Целая стихия, запряженная в нарты. Я сам немного нервничал — это был мой первый настоящий выход с собаками. Учился я недолго, теперь пришла пора сдавать экзамены.

Нарты — длинные, узкие сани без полозьев, с загнутым носом. Упряжь — кожаные шлейки, центральный ремень-потяг. Запрягают цугом, попарно. Джим помогал мне, быстро и умело. Собаки рвались вперед, нетерпеливо подпрыгивая и повизгивая.

— Стоять, черти! — прикрикнул на них Джим.

Наконец, упряжка была готова. Восемь лаек, выстроившиеся в два ряда, привязанные к нартам. На нартах — мешки с теплыми одеялами, провиантом, аптечкой, веревки, топоры, лопаты, еда. Много еды.

На берегу уже собирались другие партии. Староверы с собаками, несколько старателей, у которых тоже были свои упряжки. Штук пять нарт, человек двадцать-тридцать. В Доусоне уже нашлись люди, готовые рисковать жизнью ради незнакомцев. Это было хорошо.

— Идем! — скомандовал я, ухватившись за заднюю перекладину нарты — *погон* по-местному. Вторая пара рук, что держит нарты, управляет ими. Скукум встал впереди, показывая дорогу.

Собаки рванули вперед. Мы двинулись вверх по Юкону, вдоль берега. Под ногами — снег, тонкой коркой покрывающий землю. Справа — замерзшая река, белая, молчаливая. Слева — темный, хвойный лес.

Над Доусоном еще стоял дым костров, слышался стук молотков — стройка не останавливалась ни на минуту. Но мы уходили от города, от его тепла и суеты, в дикую, замерзшую глушь.