Читать книгу - "Ош. Жатва. Том 1 - Артём Александрович Мичурин"

летящими в разные стороны головами и конечностями. Славные мысли... Я поднял меч и припал лбом к его холодному крестообразному эфесу:

— Милостью Божьей, и во славу его.

Глава 24

Дьявольски хотелось испытать фламберг. Хоть на трупе, хоть на лошадином. Но в то же время что-то внутри противилось этому желанию, будто говоря: «Ни-ни-ни, нельзя. Это тебе что, кухарь какой, дохлятину нарезать? Побойся Бога. Только живое, только одушевлённое. Руби, кромсай, залей мир кровью, но отправь их на Страшный Суд!». И это что-то начинало всерьёз меня беспокоить. Не потому, что требовало подношений своему божеству, а потому, что подменяло мои цели своими. Подменяло удивительно легко. Чёртов фанатик не только крепко засел в моей голове, но и устроился там с большим комфортом. Никогда бы прежде не подумал, что религиозный фанатизм так гладко ложится на простое и понятное желание убивать людей. Мизантропия и упоротость по вере буквально созданы друг для друга. И, что хуже всего, я не мог назвать Герберта Кейна зомбированным мракобесом. О нет, этот стервец был чертовски хорошо образован для своего времени и места, к тому же весьма неглуп. И у него были принципы. Да, он брал плату за локальный геноцид по указке церкви, но нередко занимался этим и безвозмездно, по велению сердца, если можно так сказать о человеке без сердца в привычном метафорическом понимании. Герберт «Четвертователь» Кейн убивал мужчин, женщин, детей и стариков не ради удовольствия. Но получал ли он удовольствие от убийств? О да. И я, признаться, даже не знаю, с чем его сравнить. Упоение кровью, свистом клинка и треском костей вкупе с религиозным экстазом — чертовски забористый коктейль. Можно сколь угодно пестовать в себе атеиста, но отказаться от хорошего псалма посреди кровавой бойни — прожить день впустую. У мужика был стиль, была харизма. Жуткая, цепенящая, она касалась людей, как ледяная сталь касается открытой раны на лютом морозе. Его глубокий голос, читающий нараспев Слово Божие, гипнотизировал. Его неизменно осуждающий взгляд приковывал к месту не хуже римских гвоздей. Даже его прикид выделялся и был узнаваем. Кейн недолюбливал латы, но и разные фуфайки считал ниже своего достоинства. Он носил чёрный доспех из многослойной кожи, достаточно плотный, но не сковывающий движений. Поверх него торс защищала лёгкая кираса с богатой гравировкой, на библейские темы, разумеется. Достоинство прикрывала армированная металлическими пластинами и кольчугой кожаная юбка, а левое плечо с предплечьем — полноценный латный рукав из перчатки, наруча, налокотника и наплеча с высокой вертикальной защитой шеи. Хоть Кейн и был амбидекстром — прямо как я — он предпочитал классическую стойку, при этом совсем не уважал щиты. По его мнению, и доспех-то являлся признаком малодушия, но хотя бы защищал от случайных успехов козней Дьявола. А щит — это уже слишком, это прямое неуважение к Господу, к его мудрости и силе. За щитом прячутся те, кому недостаёт веры — так говорил Кейн. И — справедливости ради — в бою Господь его не подводил. А вот на эшафоте спасовал, увы.

Наша дорога пролегала через лес, обозначенный на карте как Гальгенвальд — место весьма мрачное, тёмное, сырое и изрезанное оврагами. Деревья здесь были преимущественно лиственными, сильно искривлёнными и при этом слишком высокими для такой влажной почти болотистой почвы. Воздух пах чем-то прелым, затхлым и слегка едким.

— Мне не нравится, как вы на меня смотрите, — обернулся едущий впереди Волдо, будто почувствовав взгляд затылком. — Что?

— Размышляю над вашей религией.

— У меня на спине витраж или священные письмена?

— Да просто пытаюсь понять, как в некогда христианскую голову залетела эта ерунда про Амиранту и Шогун.

— Я никогда не был христианином, как и мои родители.

— Но дед-то наверняка был. Он сменил веру добровольно или его вынудили?

— Без понятия. Если живёшь в Аттерлянде, так или иначе придётся примкнуть к Её церкви. Либо дорога в Готию. Вы же и без меня это знаете, да?

— Почему в Аттерлянде отказались от христианства?

— Вы цитируете псалтырь наизусть, и не знаете, почему в Аттерлянде отказались от христианства? — произнёс Волдо чуть издевательским тоном, как мне показалось.

— Мысли Кейна не настолько целостны.

— Кейн? Кто это?

— Один хороший парень, пострадавший за свои идеалы.

— Фанатик из Готии?

— О, да ты читаешь между строк. Если такой умный, к чему эти пустые вопросы?

— А для меня все они — фанатики.

— Вот как? Ненависть на религиозной почве? Не замечал за тобой чрезмерной набожности. По правде сказать, и умеренной не замечал. Откуда эти предрассудки?

— Издеваетесь? — остановил Волдо свою кобылу и потянул узду в мою сторону. — Война для вас недостаточная причина?

— Аттерлянд и Готия воевали?

— Олаф — мой отчим, душу которого вы поглотили сырой — вернулся с той войны. Не помните?

— Его воспоминания — сплошное кровавое месиво. Думаешь, он так бухал из-за теологических разногласий? Бедолаге Олафу не было дела, кто какого вероисповедания и подданства. Ему хотелось просто выжить. Жалкий бездуховный червь. И в чём же была причина конфликта?

— В вере, разумеется! — всплеснул Волдо руками. — Маркиз де Барро со своим орденом воспротивился архиепископу Аттерлянда, настаивавшему на принятии Готией амирантства. Говорят, этот еретик приказал разорвать послов лошадьми, а привезённые иконы Амиранты пустил на растопку костра под Святым Теодором — главой миссии. Христиане — жестокие, опасные люди, готовые убивать за слово!

— А вы нет?

— Конечно, нет!

— Тогда кто развязал войну?

— Это было оскорблением Короля. Оскорблением не только словом, но и действием.

— И что? За оскорбление вельможного идиота нужно заплатить тысячами жизней простых людей, которые больше, чем о ежедневной миске каши на своём столе, и не мечтают?

Волдо насупился и, продышавшись, нарочито сдержанно поинтересовался:

— Кто сейчас говорит вашими устами — Кол, или христианский фанатик, молящийся на крестовину ржавого от крови меча?

А этот конопатый сучёнок хорош, надо отдать ему должное.

— Это говорю я — Кол. Как и всё остальное. Мои минутные слабости не должны тебя беспокоить.

— Да? Но они беспокоят. Я и в самом деле не слишком-то религиозен. Но ваши участившиеся вспышки христианства меня — не стану врать — пугают. Кем был этот Кейн? Почему у него такая тяга к фламбергу? Вы в курсе, что вас трясло, когда вы подняли эту железку? Да, вас