Читать книгу - "Смерть на обочине - Евгений Васильевич Шалашов"

– Настасья Тихоновна с питерским купцом уединялась.

Глава девятнадцатая

Уроки латыни

Имею я право на личную жизнь? Хозяйка болтает с будущим женихом, потому что Литтенбрант никуда не уехал, оставшись у нас ужинать. Видимо, забыл, что бревна и тес пребывают в опасности. Ишь, сидит тут, перед моей хозяйкой хвост пушит, вместо того, чтобы стеречь народное добро. Съездить, что ли, самому в Нелазское, украсть пару кубов бревен, перевезти в Череповец? И пусть Литтенбрант мучается. А, ну да, сам замучаюсь на телегах бревна везти. Придется отказаться.

Хозяйка-то ладно, что с женщины взять? Еще и Тишка, предатель этакий. Забрался на костлявые колени Петра Генриховича, свернулся в клубочек и дрыхнет, словно под боком любимой мамы.

Короче – пошли все нафиг, решайте свои сердечные дела без меня, а я отправился в гости в дом Десятовых. У меня, между прочим, тоже сердечные дела есть.

Перед тем, как пойти нафиг, я решил пожертвовать Литтенбранту – не ему лично, а школе, небольшую толику денег – рублей двадцать. Проникся я его рассказом. Еще, вполне возможно, хотел немножко повыпендриваться перед Натальей Никифоровной. Вон, как она слушала рассуждения сельского джентльмена о его мытарствах на ниве общественного просвещения. Аж рот открыла от восхищения!

К тому же могу себе позволить. Казначей, к которому собирался забежать, а из-за отсутствия времени так и не собрался, сам ко мне заявился, чтобы познакомить меня с моим будущим жалованьем. Теперь, в связи с новой должностью и чином, оклад будет составлять не пятьдесят рублей, а шестьдесят. Квартирные увеличены в два раза, разъездные – в четыре. Итого на круг выйдет сто рублей, неплохие деньги для молодого чиновника. С разъездными понятно. «Важнякам», в случае необходимости, придется ездить не только по своему уезду, а по всей территории, что относится к ведению Окружного суда. Непонятно, почему увеличились квартирные? Предполагается, что титулярные советники – следователи по особо важным делам, занимают в два раза больше места, нежели чиновники младших рангов?

Петр Генрихович, когда я вручал ему три бумажных червонца (ладно, чего с двадцатью-то мелочиться?), отказываться не стал, напротив, очень обрадовался.

– Иван Александрович, дорогой ты мой человек! – заявил Литтенбрант, принимаясь меня обнимать. – Да я на ваши деньги стекла куплю, ящика два, а еще видел в магазине Шулятиковых глобус. Еще летом хотел купить, но уж слишком он дорогой. Десять рублей!

Не стал спрашивать, зачем школе, где нет уроков географии, модель земного шара. Есть в этом и свой плюс – нет географа, глобус никто не пропьет.

– Я завтра же сообщу в земство, чтобы оно вписало вашу фамилию в список благотворителей, потом ее в газете пропечатают, в «Земском вестнике по Новгородской губернии».

– Нет, только не это, – испугался я. – Не нужно никакого официоза, тем более – никаких газет. Считайте, что получили деньги от анонимного жертвователя.

– Почему? – удивился Петр Генрихович. – Обычно земство даже за пять рублей благодарит. Людям приятно, бумага стерпит. А если сумма в сто рублей набегает, а то и больше, земство официальную благодарность выносит. Ее даже в формуляр вписывают, как награду. Вон, мне уже вписали. У меня в формуляре все награды – сербские медали да благодарность земства. И вам она лишней не будет.

– Петр Генрихович, сам-то подумай, зачем Ивану Александровичу благодарность в газете? – пришла мне на помощь хозяйка. – Земцы и все прочие, кто станет читать, что скажут?

– А что скажут? – недоумевал мой коллега. – Скажут – молодец, денег не жаль, на благое дело.

– Еще скажут – дескать, Чернавский-младший, сынок вице-губернатора, пыль всем в глаза пускает. У самого денег куры не клюют, с жиру бесится, а он какие-то тридцать рублей дает, словно подачку нищему.

Кажется, до Литтенбранта дошло.

– Понял, Иван Александрович, обнародовать ничего не стану, – кивнул он, потом усмехнулся: – Забыл ведь, что вы сын вице-губернатора. Я ведь, когда узнал, что у нас в следователях сынок самого вице-губернатора будет служить, думал – придет такой фря, нос кверху, вместо ладони людям два пальчика подает. Решил с вами познакомиться, посмотреть, а вы, как оказалось, вполне нормальный человек, где-то даже и неплохой.

Конечно же неплохой. Кто бы тебя, джентльмен из сельской глубинки, с такой женщиной, как Наталья, познакомил? Ведь – ей-ей, если бы я не влюбился в почти копию моей тамошней Ленки, сам бы женился, не посмотрев ни на возраст, ни на прочее.

– Все, господа, семь часов, убегаю, – сообщил я.

– Иван Александрович, огромный привет Леночке и госпоже Десятовой, и чтобы не позже десяти часов вернулся, иначе дверь запру, – пригрозила хозяйка.

Ничего себе заявочки. У меня что, комендантский час? Или Наталья Литтенбранта предупреждает?

Мы с Леночкой договорились считать друг друга женихом и невестой. Подумаешь, официального «прошения» руки и сердца у родителей еще не было, но нам хотелось как-то определить свои статусы. Может, разрешат побыть наедине?

Официально мне дозволялось посещать дом будущей невесты в среду и воскресенье. Мол, пока не жених, незачем приходить каждый день,

Милейшая тетушка, заподозрив, что мы пытаемся уединиться не для того, чтобы почитать друг другу выдержки из моралистических романов или позаниматься латинским языком, уроки которого Лена все-таки начала мне давать, несмотря на протесты родителей, а целоваться, превращалась в мегеру. Анастасия Николаевна уже трижды нас заставала и трижды выставляла меня из дома. Лена, на всякий случай, принималась плакать, а тетушка, для приличия сказав что-нибудь язвительное, чтобы племянница слышала, потом шептала мне в спину: «Иван Александрович, все понимаю, саму когда-то бонна шпыняла. Остудитесь, придете потом, послезавтра».

Потом, разумеется, я являлся, прихватив с собой фунтик-другой шоколадных конфет, тетушка делала вид, что ничего не было, потом все повторялось.

После приветствий тетушка отправила горничную заваривать чай (сама далеко не ушла, осталась в дверях, присматривая за нами краешком глаза), а мы с Леночкой уселись рядышком, взялись за ручки.

– Ваня, со мной Таня Виноградова перестала разговаривать, – с грустью пожаловалась Леночка. – Мы с ней с пятого класса за одной партой сидели, а недавно она от меня пересела. Попыталась вызвать ее на объяснение – ни в какую.

– Наверное, ее папа на меня за что-то обиделся, поэтому Танечка тоже сердится, за компанию, – высказал я свое якобы предположение, хотя точно знал – за что. – А свое недовольство мной она автоматически переносит и на тебя.

Странно, что Александр Иванович обсуждает свои проблемы внутри семьи. Неужели поведал чадам и домочадцам, что его почти что поймали за руку во время кражи? Но виноват в этом Чернавский?