Читать книгу - "Варяг I - Иван Ладыгин"

Это была жесточайшая арифметика. Простая, как удар топора, и неотвратимая, как прилив. Или ты, или тебя. Я видел, как мои слова ломают их. Как последние остатки воли утекают из их глаз, сменяясь покорностью, пустотой, отрешением.

Один старик, ремесленник судя по засаленному кожаному фартуку и мозолистым рукам, крепко выругался, но потом кивнул и дрожащим пальцем указал на почти невидимую дверцу погребка в полу. Его примеру последовали остальные и стали наперебой делиться ценной информацией.

Меня снова затошнило. От самого себя. От этого выбора. От этой грязной, необходимой работы. Но я делал это. Потому что этот мир был жесток. «Либо ты, либо тебя». И я выбрал себя. Снова. И, наверное, всегда буду делать выбор в свою пользу.

Чуть погодя всех оставшихся в живых жителей борга — воинов, стариков, женщин, детей — согнали на центральную площадь, утоптанную и залитую кровью. Они стояли тесной, испуганной толпой под неусыпным взглядом дружинников Бьёрна. Напряженная, звенящая тишина висела над всеми, густая, как смог, тяжелая, как камень. Страх был почти осязаем, его можно было потрогать.

Бьёрн взошел на импровизированное возвышение — опрокинутую телегу, у которой кто-то из защитников пытался сделать последнюю линию обороны. Он казался воплощением непреклонной и железной воли. Его фигура на фоне дымного неба выглядела огромной и мифической.

— Эйрик мертв! — его голос лихо рубанул тишину. — Тепрь «Я» — ваш новый ярл! Я — ваша земля! Я — ваш закон! Вейцла — три мешка зерна с хутора! И десятая часть от приплода овец и коз. Это меньше, чем брал ваш доблестный правитель! — Бьёрн указал рукой на тело Эйрика, которое еще не успели убрать. — Я буду вас защищать. От Харальда Прекрасноволосого. От голода. От чужих ярлов. За предательство я обещаю вам мучительную смерть. За верность я дарую вам жизнь. Есть вопросы⁈

И, конечно же, их не было. Слова Бёрна по своей сути являлись ультиматумом. Волей сильного. И в этой голой, жестокой воле была своя, странная милость — дань действительно была меньше, чем брал Эйрик. В этом был холодный и прагматичный расчет — сытый, хоть и подневольный человек, будет работать лучше, а бунтовать меньше.

Затем начался дележ добычи. Мне, как и было обещано еще на Буяне, выделили мою долю. Не только горсть серебра, но и добротную кольчугу с одного из дружинников Эйрика.

Потом Бьёрн сделал то, чего я никак не ожидал, то, от чего у меня перехватило дыхание. Он обернулся ко мне, и его голос прозвучал на всю площадь, чтобы слышали абсолютно все — и его воины, и новые подданные.

— Рюрик! — прогремел он. — Встань сюда! Твоим умом и твоей рукой была добыта эта земля! Кровью и хитростью! Ярл Эйрик лежит мертвый, и его борг теперь мой, потому что ты указал нам слабое место в его защите! Отныне ты — бонд! Свободный человек и землевладелец! И вот твой надел! — он властным, не допускающим возражений жестом указал на восток, за частокол, где у самой кромки темного леса виднелся небольшой, порушенный, но целый хутор с парой построек и клочком вспаханной земли. — Хутор твой! Земля твоя! Лес твой! Обрабатывай! Строй! Прокормишь себя — прокормишь и своего ярла! Защитишь себя — и усилишь мой щит!

Я склонил голову, стараясь скрыть охватившее меня смятение, смесь гордости и полнейшей растерянности. Это был коренной, тектонический слом всего моего статуса, всего положения в этом мире.

Бьёрн, не дав мне опомниться, окинул взглядом свою дружину и хлопнул по плечу другого человека — зрелого, лет сорока пяти, с умными, холодными, всевидящими глазами и проседью в коротко подстриженной бороде. Его лицо было испещрено шрамами, а отсутствие двух пальцев на левой руке красноречиво говорило о богатом и суровом опыте.

— Это Сигурд Крепкая Рука. Мой родич. Мой доверенный человек. Он останется здесь моим наместником. С половиной дружины. Его слово — мое слово. Его закон — мой закон. Слушайте его, как меня. — Он повернулся к Сигурду. — Это Рюрик-Бонд. Его ум и его земля теперь тоже под твоей защитой.

Сигурд молча, оценивающе кивнул сначала Бьёрну, потом мне. Его взгляд был тяжелым и взвешивающим. В нем не читалось ни дружбы, ни вражды, ни даже простого любопытства. Просто расчет и готовность к действию. С ним забалуешь. Это я понял сразу.

Вечер застал нас в усмиренном, но все еще «дымящемся» борге. Усталость после битвы была всепоглощающей. Она давила на плечи тяжелее любой кольчуги. Горечь потерь смешивалась с глупым, животным, почти стыдным удовлетворением победителей — тех, кто выжил.

Воздух наконец-то начал понемногу очищаться, пахло дымом костров и густым, наваристым варевом из общего котла, в котором булькало мясо — не знаю, чье и не хотел знать.

Эйвинд был серьезно ранен. Один воин смог достать его и распорол ему ногу до кости. Я, кое-как отмыв с себя чужую кровь, сразу занялся им. Снова стал лекарем. Вернулся к своей первой легенде.

Кипяченая вода, отвар из сосновой хвои и дубовой коры, который я наскоро соорудил по памяти, игла с ниткой из обработанных овечьих кишок — всё это я пустил в ход. Я промыл рваную рану друга, стараясь не смотреть на белеющую кость. С большим трудом и руганью стянул края и наложил грубые, но крепкие швы, затем перевязал все это чистым льном. Руки при этом не дрожали.

В этой ужасной, методичной работе была какая-то странная, медитативная отстраненность, спасение от реальности.

Бьёрн подошел к нам, когда я уже завязывал последний узел. Он посмотрел на мою работу, на бледное, но спокойное лицо Эйвинда, и одобрительно хмыкнул.

— Оставайся, Рюрик-Бонд, — сказал он уже без прежней зычности. — Вылечи его и других парней как следует. Не дай загноиться ранам. Осмотри свои новые владения. Приведи их в нормальный вид. Помоги Сигурду, если что. Он человек суровый, но справедливый, и ему нужны умные головы. Когда он скажет, что все спокойно, что мышь не проскочит, — возвращайся на Буян вместе с Эйвиндом.

Потом он наклонился ко мне чуть ближе, и в его глазах, обычно холодных и насмешливых, мелькнули редкое, неуловимое тепло и лукавство.

— А там… глядишь, и свадьбу сыграем. Пора тебе свой очаг заводить, свою жену у очага держать, своих детей растить. А не у моего порога на холодном ветру спать.

Это был прямой и совершенно очевидный намек на Астрид. И