Читать книгу - "Варяг I - Иван Ладыгин"

на восток — Ульрик Старый дрыхнет, как сурок в своей норке. А вот тут… — Он провел палкой далеко на юго-запад, за море. — Элирия. Там расселились смешные и слабые люди. Их короли живут не в добротных домах, как наши ярлы, а в каменных гробах-замках. Боятся своего же народа. Молятся богу, который учил слабости и всепрощению. Смешно, правда?

Далее его палка поползла на восток, через нарисованное море.

— А вот Гардарики. Дикие земли. Леса там, что стены! Реки — огромные дороги! Говорят, их князья судят не по писаному закону, а по «правде». Это странно. — Эйвинд на миг задумался, но продолжил. — Но… уважительно. Сильные люди там живут! Правдивые! Крепкие и опасные, словно медведи и хитрые, как лисы! И богам поклоняются разным. Перун у них, что наш Тор! В особом почете!

У меня перехватило дыхание. Сердце забилось где-то в горле, громко и неровно. Гардарики. Русь. Она тоже здесь есть! Прямо сейчас, в это самое время, там, за морем, ходят по земле мои предки. Возможно, строят Новгород. Спорят друг с другом и с варягами. Пишут свои первые, еще неясные летописи.

А я сижу здесь, среди чужих мне людей, готовясь штурмовать чужой борг, решать чужие споры. Меня охватила дикая, всепоглощающая тоска. И чувство чудовищной, необратимой ошибки. Я оказался не там, где надо. Я был нужен не здесь… Мне вдруг показалось, что я предал свою землю, просто очутившись не на том клочке истории…

Я машинально протянул руку и провел пальцем по нарисованному Эйвиндом востоку, смазав и стерев некоторые линии. Грязь въелась под ноготь.

Эйвинд поднял на меня взгляд.

— Что, скальд? Знакомые места?

— Слышал краем уха, — буркнул я, отведя взгляд.

Спали, как всегда, на палубе, завернувшись в плащи и прижавшись друг к другу для тепла. Спали урывками, тревожно. Шепот волн о камни, навязчивый скрип снастей, храп и бормотание спящих воинов — все это сливалось в одну тревожную симфонию перед грядущей битвой.

Я ворочался, искал удобное положение на твердых, не щадящих ребра досках. Камень Астрид жёг мне грудь сквозь ткань рубахи.

Рядом зашевелился Эйвинд. Он тоже не спал, а сидел, подтянув колени к груди, и смотрел в темноту, за гигантские скалы, куда мы должны были идти на рассвете.

Потом он начал напевать. Тихо, почти беззвучно. Язык не поворачивался назвать это песней. Это, скорее, был монотонный, напевный речитатив, больше похожий на заговор или погребальную молитву. Звучало это жутковато, по коже бегали мурашки.

"Тень моя

Длинней меня,

Ляжет в землю,

Что покину…

Все забудут про меня?

Не напрасно ли я сгину?

…."

Я приподнялся на локте.

— Эйвинд?

Он обернулся. Его лицо в сумраке было серьезным, усталым, почти испуганным. Таким я его еще не видел. Он всегда был этаким эталоном бесшабашной викингской удали.

— Просто старые глупости, скальд, — он махнул рукой. — Песня моего отца. Он всегда ее напевал, когда мать провожала его в поход. Она ненавидела его за это и заклинала богов, чтобы дорога домой помнила каждый его шаг. Но однажды он не вернулся…

— Ты боишься? — спросил я, удивляясь своей прямоте. Здесь было не принято говорить о страхе.

Он хмыкнул, но в звуке не было веселья.

— Страх — это как холод в этих проклятых водах. Его не победить. К нему можно только привыкнуть. Или… заглушить его хорошим элем и яростным криком. — уклончиво ответил Эйвинд и перевел стрелки. — А ты?

Я посмотрел на свои руки. В темноте они казались просто бледными пятнами.

— Я боюсь не умереть, Эйвинд. Я боюсь убивать. Смотреть в глаза человеку и отнимать у него все. Даже если он враг.

Эйвинд покачал головой, и в темноте я услышал, как скрипят его позвонки.

— Странный ты человек, Рюрик! Не отсюда ты. Но… слушай. Если что… спой же и обо мне. Ладно? Спой правду. Не только о славе. Спой и о страхе. И об этой… тоске перед боем. О том, как сосет под ложечкой. Чтобы все знали. Чтобы помнили настоящими. Не выдуманными героями из саг.

В его голосе была такая пронзительная, такая человеческая потребность оставить после себя хоть что-то настоящее, что у меня сжалось горло.

— Мы все — истории, Эйвинд, — тихо сказал я. — От первого крика до последнего вздоха. И наша единственная жизнь после смерти — в них. В памяти. В сагах. Я спою. Обещаю. Спою самую что ни на есть правду. Если придется…

Он кивнул, и в темноте я увидел, как его плечи расслабились. Мы заключили сделку. Я стал хранителем его памяти. Летописцем его страха.

Высадка началась в тот предрассветный час, когда темнота становится самой густой, почти физической субстанцией. Полная тьма. Ни луны, ни звезд. Только непроглядный мрак и навязчивый, убаюкивающий шёпот набегающих на берег волн.

Мы стремительно двигались на самом маленьком драккаре. Ветер был попутный — водная гладь стелилась, как зеркало…

Я, Эйвинд и дюжина наших лучших лучников, отобранных за зоркие глаза и твердую руку, старались сохранять тишину и даже не дышать попусту. Мы должны были тихо подойти к скалам справа от борга, взобраться на уступ и устроить там кромешный ад для защитников, когда Бьёрн даст сигнал.

Вода вцепилась в кожу ледяными когтями. Она обжигала и заставляла судорожно вздыхать и скрежетать зубами. Мы сползли с ладьи и, держа над головой луки и колчаны, по пояс в воде, побрели к берегу. Босые ноги вязли в холодном, илистом песке. Каждый шаг давался с усилием. Тишина вокруг была звенящей, давящей. Каждый шорох, каждый всплеск казался нам оглушительным грохотом, способным выдать нас всей округе.

Впереди угрожающей черной стеной высились скалы. Бьёрн с остальными воинами уже готовился к высадке на другой стороне берега.

Эйвинд, шедший первым, обернулся и поднял руку — остановка. Он показал рукой налево, в сторону борга — условный знак: «Сохранять тишину». Затем резко махнул рукой всем остальным — «Вперед».

Мы поползли вдоль подножия скал, как крабы. Эйвинд вел нас, я шел следом и чувствовал спиной дыхание остальных. Сердце колотилось где-то в горле. Я ощущал каждую песчинку под ногами, каждый острый камень, каждое шершавое пятно лишайника на скале.

— Должен быть разлом, — прошептал я ему в спину, сверяясь с картой, нарисованной в моем сознании. — Левее. Бьёрн говорил о нем. Кажется, мы прошли его. По нему легче подняться.

Эйвинд