Читать книгу - "Варяг I - Иван Ладыгин"

Он буквально танцевал свой собственный, смертоносный, отточенный до автоматизма танец.

Его движения были выверенной, смертельной поэзией. Он не рубил с плеча, как мы, не тратил силы понапрасну. Он «фехтовал» своим тяжелым, неповоротливым топором, как я фехтовал бы легкой шпагой — с изяществом и страшной эффективностью.

Легкий, почти неуловимый уклон от копья. Его топор, вращающийся в его могучих руках с легкостью трости, парировал удар меча, отводя его в сторону. Короткий, резкий шаг вперед, разворот на пятке, использование инерции противника — и топор, описав короткую, экономичную дугу, впивался в незащищенную шею или подмышку следующего противника. И при всём при этом он постоянно смеялся!

И это был отнюдь не веселый и добродушный смех. Истерический лай гиены и нутряной хохот — вот, что это было… Хохот человека, который смотрит в само лицо Смерти, в это кровавое месиво, в самый ад — и находит это всё довольно-таки забавным.

Кровь брызгала ему на лицо, он облизывал губы, словно пробовал дорогое вино на вкус, а потом заливался новым, еще более безумным хохотком, уворачиваясь от летящего в него дротика или удара.

Именно в этот миг я и осознал всю иронию его прозвища. «Весельчак»… Передо мной сражался человек, для которого эта бойня, это ристалище были единственной подлинной реальностью. Единственной формой существования, приносящей ему экзистенциальную, дикую и первобытную радость.

Его безумие было его силой, его самыми крепкими доспехами. И его дружинники, воодушевленные этим жутковатым, заразительным хохотом, казалось, обретали неуязвимость. Они рубили и шли вперед, как демоны, как продолжение его воли.

Но даже в самом аду, как оказалось, есть свои странные, неписаные ритуалы. Свое извращенное понятие о чести и порядке.

По мере того как Бьёрн, словно острый клинок, пробивался к центру двора, воины с обеих сторон, продолжая рубиться на периферии, начали инстинктивно расступаться. Образовался неровный, стихийный, но четкий круг. Живой круг. Общий гул битвы стал стихать, уступая место звенящей, напряженной, давящей тишине, которую разрывали лишь тяжелое, хриплое дыхание, далекие предсмертные крики и ненавистный, непрекращающийся треск огня.

И в центре этого импровизированного амфитеатра сошлись двое.

Эйрик, как выяснилось, не уступал моему ярлу ни в чем. Широкий в плечах, жилистый, с седой, заплетенной в две толстые косички бородой и холодными, как лед зимнего фьорда, глазами. Он не был из тех правителей, что отсиживаются в задних рядах. Он принял вызов судьбы. В его руке был датский топор, длинный, тяжелый, с ужасающим лезвием.

Это было столкновение двух бульдозеров, двух титанов, двух стихий. Они бились на этих чудовищных топорах, рубя друг другу щиты в щепки и лоскуты, сшибаясь панцирями с грохотом, что отдавался болью в костях у всех окружающих. Грязь и обломки летели из-под их кованых сапог, кровь — из свежих ран на их руках и лицах. Это было грубо, примитивно, жестоко и невероятно эффективно. Никакой лишней эстетики, никакой показухи. Только голая, животная решимость и грубая сила.

Бьёрн, не переставая смеяться своим леденящим душу, сумасшедшим смехом, мастерски провоцировал противника. Делал ложные выпады, на мгновение подставлялся, дразнил, словно тореадор перед корридой.

Эйрик, благородный и прямолинейный воин, взбешенный этим издевательским хохотом, рванулся в яростную, неистовую лобовую атаку. Его ярость затмила ему разум, вытеснила всякую осторожность. Он занес свой топор для сокрушительного, финального удара, широко раскрывшись, вложив в него всю свою мощь и ненависть.

И это стало его роковой ошибкой. Бьёрн, будто только этого и ждал, сделал молниеносное обманное движение, подставив под удар свой уже изрешеченный, почти разваливающийся щит. Топор Эйрика с глухим стуком вонзился в него и застрял, на мгновение выведя ярла из равновесия. А топор Бьёрна в это время описал короткую, смертоносную дугу и вонзился Эйрику под мышку, в единственную щель между прочным кольчужным полотном и стальным наручем.

Эйрик замер. Удивление на его лице было почти комичным, нелепым на фоне всего этого ужаса. Он посмотрел на рукоять топора, торчащую из его тела, как будто не веря, что это вообще возможно. Бьёрн, все так же смеясь своим леденящим кровь смехом, выдернул топор одним резким, профессиональным движением. И добил его следующим, финальным ударом — точным и беспощадным — в шею.

Но с гибелью ярла боевой дух защитников не был сломлен. Каждый стремился попасть в Вальхаллу и уйти из этой жизни настоящим воином. Битва продолжалась до тех пор, пока последний человек Эйрика не рухнул наземь. Некоторых раненых, ослепленных яростью или отчаянием, добивали на месте. Адская мясорубка постепенно затихала, переходя в мрачную, методичную фазу зачистки.

Тишина, наступившая после битвы, оказалась в тысячу раз страшнее самого боя. Воздух все еще был густо пропитан дымом и тем самым знаменитым «запахом битвы», но теперь к нему добавился новый, еще более отвратительный запах — запах страха побежденных.

Пленных, тех, кто выжил, — человек сто, не больше: старики, несколько уцелевших, раненых воинов, женщины с пустыми, отрешенными глазами, — согнали в полуразрушенный и чудом уцелевший амбар. Бьёрн, счищая с лезвия своего топора кровь и куски плоти грязной тряпкой, кивнул в их сторону. Его собственное лицо было похоже на окровавленную маску.

— Рюрик… Иди туда, — его голос прозвучал хрипло, но повелительно. — Ты проницательный парень. И видишь больше, чем некоторые мои парни. Выдави из них всё: где зерно припрятали, где серебро ярлово, где оружие лишнее и где прячутся те, кто думает, что может отсидеться в стороне.

Я прекрасно понимал, что это была очередная проверка. Я взглянул на него — а сам увидел себя со стороны, будто в дурном сне. Я понял, какую сложную, многоходовую игру он ведет, и какую роль отводит мне.

Меня снова затошнило. Но я кивнул и вошел в этот амбар. Запах страха ударил в нос еще сильнее, почти вышибив слезу.

Люди сидели на грязном полу, сгрудившись друг к другу, и смотрели на меня — испуганные, затравленные, побежденные.

Мне пришлось быть жестким. Но мои методы были далеки от насилия. Я заглядывал им в глаза, стараясь не моргать.

— Эйрик мертв, — начал я. — Бьёрн — теперь ваш истинный ярл. Он заберет все, что найдет. Сам. И сожжет то, что не сможет унести, если ему покажется, что вы его обманули. И ваши дети умрут от голода будущей зимой. Или… — я сделал многозначительную паузу. — Вы мне покажете тайники с зерном. С серебром. С оружием. И тогда ваши дети переживут зиму. У вас будет шанс.