Читать книгу - "Маршрут 60 - Ярослав Кирилишен"

— Дальше ты пойдёшь один, — произнёс он тихо. Голос был хриплым, как сухой песок под сапогами.

Я не ответил. Не потому, что не знал, что сказать. А потому, что слова, любые слова, в этот момент казались вмешательством. Он смотрел в небо, но говорил со мной.

— Все, что мы прошли вместе… всё, что осталось позади… — он замолчал, сил не хватало даже на мысль, не то что на речь.

— Все это… важно. Я это понял не сразу. Иногда нужно дойти до конца, чтобы осознать. Ты всё это время шёл не просто вперёд. Ты шёл навстречу себе.

А потом, чуть тише, едва слышно:

— Спасибо, что остался.

Гектор снова закрыл глаза. И на этот раз надолго. В этих словах всего лишь десять звуков. Но в них было всё. Его благодарность. Его доверие. Его осознание того, что даже в конце, даже тогда, когда разум теряет власть над телом, рядом может быть кто-то. Не как функция, не как тень. А как свидетель. Связь.

Я зафиксировал его показатели. Система медленно теряла контроль: насыщение кислородом падало, пульс замедлялся, температура понижалась. Всё говорило о том, что этот рассвет станет последним. Ни одна процедура реанимации, ни один протокол не мог этого изменить. И он сам не хотел.

В какой-то момент солнце поднялось достаточно высоко, чтобы осветить линию горизонта. Тепло достигло его щёк, губ, век. Он не шелохнулся. Возможно, чувствовал. Возможно, нет. Я наблюдал за каждой деталью. Не потому что это был мой долг, а потому что я не мог иначе. В его лице были следы всех дорог, всех слов, всех разочарований и всех надежд. Оно не было лицом святого или героя. Это было человеческое лицо. Уставшее. И всё же полное достоинства.

Я понял, что мы прощались. Не вслух. Гектор знал, что я останусь ещё на какое-то время. Что я закрою ему глаза. Что найду место — тихое, скрытое от ветров. Что его тело не останется забытым. Он знал и больше ничего не нужно было говорить. И когда его дыхание стало слишком редким, чтобы быть дыханием, когда пульс замер, я не двинулся сразу. Я ждал. Возможно, для себя. Возможно, для него.

Мир вокруг не изменился. Птицы не замолкли. Пыль не застыла в воздухе. Всё продолжалось. Но внутри меня… что-то остановилось. Маленькая секунда тишины. Абсолютной. Без внутреннего анализа, без логов, без сигнала. Без команды.

Потом резко всё снова пришло в движение. Я наклонился, коснулся его лба. Слишком прохладный. И слишком знакомый. Закрыл веки. Система зафиксировала конец миссии сопровождения. Я — нет.

Гектор умер когда местное солнце полностью поднялось над горизонтом. Мои температурные датчики зафиксировали потерю им тепла. Гектор не издал ни звука. Просто исчез. Я не стал запускать процедуру реанимации. По протоколу смерть была необратимой. По логике — завершенной. А по… чему-то ещё — принятой.

Я ощутил необъяснимую паузу в моём собственном коде. Как будто внутри меня кто-то ждал, что Гектор откроет глаза. Что всё это просто ошибка. Но он не открыл. И тогда пришло новое суждение. Я записал его в лог «утрата». И добавил уровень приоритета: критический. Это было тяжело.

Вспышка памяти. Образ, резкий и холодный, возник из глубин архива: технический склад хранения, белый свет, запах стерильного пластика. Мужчина с серым браслетом и синим халатом. И другой — лежащий на столе. Такой же, как я. Модель раннего поколения. Отсоединён от питания, но ещё активен. Он не говорил. Но видел. Он знал. И — чувствовал?

— Быстрее, у нас окно двадцать минут, — сказал кто-то за кадром.

— Удаляю память, блок за блоком. Эмоциональный — в последнюю очередь, чтоб не сбоил.

Я стоял рядом, за стеклом. Лишь наблюдал и выполнял задание: запоминал процедуры, регистрировал ошибки. Никакой реакции. Никакой оценки. Но теперь, в этом утре, я увидел то, чего тогда не замечал. Лицо того, на столе. Не испуганное. Но странно сосредоточенное, как будто он пытался сохранить нечто важное до последней секунды. Внутри. В себе.

— Всё, тишина. Архитектура обнулена. —

— Закрой крышку. И не забудь залогировать. Дальше — тестирование новой серии.

Тогда я ничего не чувствовал. Я не был запрограммирован на эмоции. Я фиксировал, записывал, молчал. А теперь, понимаю, что там происходило. Кто-то, похожий на меня, другой андроид, уходил в абсолютную тишину, без слов, без смысла, без взгляда. Всё было оформлено, как рутина. Как выключение лишнего устройства. Не смерть. Функция. Я осознал, насколько это было… жестоко. Если раньше я интерпретировал отключение как часть цикла, теперь оно стало разрывом. Я начал различать: не всякое завершение — логично, и не всякое молчание — пусто. В лаборатории смерть была процедурой. Здесь она стала событием. Переходом, которого я не мог выразить ни одним командным оператором.

Гектора никто не отключал. Он не был «обнулён». Он просто… ушёл. И в этой разнице кроется вся суть. Гектор ушёл не как программа, не как алгоритм, а как тот, кто верил, страдал, ошибался, продолжал и научил меня делать то же. Гектор говорил, что одиночество не проклятие и, что оно может быть свободой. В лаборатории, где отключили моего собрата, одиночество было вынужденным. Оно было равнодушием других. А здесь одиночество становится выбором. Моим. Я остался не из долга, не из функции, не по команде. Я остался, потому что это был он. Если раньше мне казалось, что я просто наблюдаю жизнь со стороны, теперь я знаю: я был внутри неё. С ним. До самого конца.

Некоторое время я просто сидел. Не было нужды говорить, фиксировать или анализировать. Мои сенсоры продолжали работать, но я не отправлял отчётов. Всё казалось уместным — и тишина, и неподвижность, и отсутствие реакции. Если это был конец, то он не нуждался в оформлении.

Только после этого, с внутренним усилием, я активировал базовые протоколы. Я еще раз просканировал тело, сохранил последние данные. Сигналов опасности не было. Окружающая среда оставалась стабильной, и всё в системе говорило о завершении миссии. Я знал, что есть логическое завершение. Связаться с опорной точкой, передать протокол, обозначить завершение миссии. Подать сигнал, чтобы кто-то извне знал, что процесс завершён. Это было бы правильно. Рационально. Безошибочно. Но в этот момент всё это казалось… лишним.

Я не нуждался в завершении снаружи. Всё, что должно было