Читать книгу - "Художник из 50х Том II - Сим Симович"

месяцев работы с карандашом живопись казалась удивительно свободной. Можно исправить неточность, смешать цвета прямо на холсте, создать эффект, который невозможен в графике.

Солнце село ниже, свет стал более тёплым. Гоги добавил золотистые блики на снег, сделал тени более глубокими и фиолетовыми. Зимний пейзаж оживал под его кистью.

— А ведь хорошо получается, — пробормотал он, отступив от мольберта.

Рисунок действительно передавал атмосферу вечера. Не фотографическая точность, а именно настроение — покой, умиротворённость, красота обычного момента.

Он отпил чаю, закурил сигарету. Первый раз за много дней мысли были спокойными, незамутнёнными служебными заботами. Завтра снова начнётся суета подготовки к премьере, но сейчас можно просто наслаждаться тишиной.

За забором прошла соседка с собакой. Собака — рыжий спаниель — заинтересованно принюхивалась к каждому кусту. Обычная вечерняя прогулка, часть неспешной загородной жизни.

Гоги добавил несколько мазков — силуэт собаки на дальнем плане. Пятно жизни в зимнем пейзаже. Картина стала более населённой, более живой.

Небо темнело, звёзды начинали проступать. Работать при искусственном свете не хотелось — лучше остановиться, пока естественное освещение позволяет видеть настоящие цвета.

Он отложил кисти, оценил результат. Этюд получился свежим, искренним. Никто не заказывал этот закат, не будет оценивать его художественные достоинства. Чистое творчество ради удовольствия от процесса.

— Давно не рисовал просто так, — сказал он вслух.

А ведь именно с этого всё начиналось — с желания запечатлеть красоту мира, поделиться ею с другими. Потом пришли заказы, обязательства, дедлайны. Творчество стало работой, хотя и любимой.

Но иногда нужно возвращаться к истокам. Сидеть с красками перед природой и просто рисовать то, что видишь. Без задней мысли, без расчёта на результат.

Гоги собрал краски, понёс мольберт в мастерскую. Этюд поставил на подставку — пусть сохнет. Завтра, при дневном свете, посмотрит, что получилось.

В доме было тепло и уютно. Прасковья Николаевна приготовила простой ужин — борщ, котлеты, чай с вареньем. После недель напряжённой работы такая простота казалась роскошью.

— А рисунок красивый получился, — сказала она, подавая борщ. — Прямо как в окно смотришь.

— Спасибо. Давно хотел нарисовать наш сад зимой.

— А будете ещё рисовать? Не только мультики, а так, для души?

Гоги задумался. В последние месяцы он почти забыл о том, что искусство может быть не только работой, но и отдушиной.

— Буду, — ответил он. — Обязательно буду. Художник должен рисовать не только по заданию, но и по зову сердца.

После ужина он сел в кресло у камина с книгой. Читал медленно, вдумчиво, не торопясь. За окном шёл снег — крупные, мягкие хлопья, превращающие мир в сказку.

Через три дня состоится премьера, которая может изменить всю его жизнь. Но сегодня этот вечер принадлежал только ему. Вечер творчества, покоя и простого человеческого счастья от соприкосновения с красотой.

В мастерской на подставке сох этюд заката — маленький кусочек мира, пойманный кистью и красками. Завтра он станет воспоминанием, а картина останется свидетельством того, что красота существует даже в самые напряжённые моменты жизни.

Гоги встретил Аню у библиотеки МГУ в субботний вечер. До премьеры оставались считанные дни, но он понимал — нужен глоток нормальной жизни, общения с человеком, которому не нужно ничего от его работы.

— Привет, — она улыбнулась, выходя из здания с толстой книгой под мышкой. — Как дела с твоим шедевром?

— Почти готов. А как твой диплом?

— Защищаю в январе. Но сегодня не о работе, договорились?

Они пошли по вечерней Москве, не торопясь. Декабрь выдался на удивление мягким, снег лежал только в скверах, на тротуарах быстро таял. Редкая для зимы погода — можно гулять без спешки.

— А знаешь, — сказала Аня, взяв его под руку, — я вчера смотрела на звёзды и думала о тебе.

— О чём именно думала? — Гоги почувствовал, как её рука уютно устроилась на его локте.

— О том, что ты похож на двойную звезду. Снаружи кажется одной, а на самом деле их две, вращающиеся вокруг общего центра.

— Это как понимать?

— У тебя есть Гоша-художник, который создаёт красоту. И есть Гоша-человек, который боится показать свою уязвимость. Они вращаются друг вокруг друга, но редко позволяют себе быть одним целым.

Они остановились у витрины книжного магазина. Аня не отпускала его руку, и от этого простого прикосновения становилось удивительно спокойно.

— А ты? — спросил он. — Тоже двойная звезда?

— Наверное. Есть Аня-учёный, которая изучает далёкий космос. И есть Аня-женщина, которая хочет простого человеческого тепла.

Они медленно шли по Арбату. Вечерняя толпа была неспешной — люди гуляли, рассматривали витрины, заходили в кафе. Предновогоднее настроение делало всех добрее и расслабленнее.

— Зайдём в кафе? — предложила Аня. — Хочется горячего чая.

В маленьком уютном заведении они сели за столик у окна. Аня села не напротив, а рядом с ним на банкетке. Её плечо касалось его плеча, и это прикосновение было естественным, не нарочитым.

— Расскажи мне что-нибудь не о работе, — попросила она, наливая чай из самовара.

— О чём?

— О том, каким ты видишь идеальный день. О книгах, которые изменили твою жизнь.

Гоги задумался. Когда в последний раз кто-то интересовался не его проектами, а им самим?

— Проснуться без будильника. Долгий завтрак с хорошим кофе и интересной книгой. Рисовать что-то для души, не по заказу. Вечером — беседа с умным человеком. — Он посмотрел на неё. — Примерно как сегодня.

— Мне нравится твой идеальный день, — улыбнулась Аня. — В нём есть место для другого человека.

Они говорили обо всём и ни о чём. О книгах Булгакова, которые читали в самиздате. О том, изменится ли мир к лучшему. О том, почему зимой хочется больше тепла — не физического, а душевного.

— Пойдём прогуляемся ещё? — предложила Аня, когда чай был допит.

На улице стало ещё теплее для декабря. Они шли медленно, не желая расставаться. Разговор то затихал, то возобновлялся, но пауз неловких не было.

— А знаешь, — сказал Гоги, когда они дошли до Патриарших прудов, — мне с тобой очень спокойно.

— Мне