Читать книгу - "Археологи против пришельцев - Алексей Юрьевич Елисеев"

Я схватил тело убитого стражника и швырнул его вперёд, в стену щитов. Строй дрогнул, как карточный домик под порывом ветра. Пока они пытались устоять на ногах, я уже был среди них. Удар булавой снизу вверх раздробил челюсть одному, локтем я врезал в лицо другому, выбивая зубы, сокрушая кости черепа.

Оставшийся в живых офицер, в более качественном доспехе, замахнулся на меня своим хопешем. Я шагнул вперёд и свободной рукой ухватил его за предплечье. Прежде чем он успел нанести второй удар или что-то предпринять, я ударил его головой в лицо. Раздался хруст его носа, он пошатнулся, и я добил его коротким, точным ударом булавы в висок, его тело обмякло.

Я дрался, как зверь. Грязь, крики, хлюпанье крови под ногами, треск ломаемых костей, едкий запах страха и смерти — это стало моим миром. Я не чувствовал усталости. Ярость питала меня, делая удары сокрушительными, а движения — смертоносными. Я притягивал удары на себя, давая толпе зайти с флангов и разорвать строй, как стая шакалов рвёт ослабевшего льва.

Крик «Свобода!» звучал повсюду, но для меня он был лишь фоновым шумом. Эти люди дерутся за абстракцию, а я — за конкретную женщину.

Я вырвался из свалки, оставив стражников на растерзание толпе. Мой взгляд был устремлён только вперёд — на громадные, неестественно чёрные силуэты пирамид, что возвышались над всем этим кровавым хаосом, как гнилые зубы в пасти мёртвого бога. Где-то там под ними была Антипирамида. Главный храм Апопа. Там была Стелла. Там был враг. Не эти несчастные стражники, а то, что создало это больное общество. Тот, кого они звали Ночным Змеем.

Я поднял свою булаву, с которой стекала кровь и зашагал вперёд. И море взбунтовавшихся рабов расступилось передо мной, чтобы потом хлынуть следом, прямо к сердцу тьмы и свободе.

Глава 16

Хозяин Бойни

Кровавый хаос на узких, вымощенных битым камнем улочках начал обретать уродливый, но предсказуемый порядок. Это как когда чинишь старый, ушатанный двигатель: сначала всё в мазуте и грязи, но потом блестящие детали начинают вставать на свои места. Только здесь деталями были люди, а смазкой — их кровь. Проснувшиеся от криков и запаха пожаров крестьяне, слуги, мелкие торговцы и ремесленники, поняв, что это не просто бунт, а тотальная резня в которой они имеют все шансы не уцелеть, начали пытаться кое-как давать отпор. Они сбивались в отряды, вооружённые чем попало — тесаками, кухонными ножами, тяжёлыми посохами, каким-то дрекольем. Под руководством нескольких младших офицеров стражи, выживших в первой волне, они пытались выстроить фаланги, перекрыть переулки баррикадами, оттеснить волну взбесившихся рабов. Но тщетно. Против нашего отчаяния и гнева их цепи не были не преградой, а их жизнь — дешевела с каждой минутой, как прошлогодний урожай.

Я не фехтовал. Фехтование — это искусство, танец со смертью. Я же занимался грубой, грязной работой — сносом несущих конструкций. Я ломал, рвал и крушил. Я был не воином, а стихийным бедствием, сносящим всё на своём пути. Когда на меня бросился стражник, прикрываясь большим овальным щитом, я не стал бить по щиту. Я врезался в него всем телом, вырвал щит из его ослабевших рук, чувствуя, как хрустят его пальцы, и, развернувшись, обрушил его тяжёлое деревянное ребро на череп другого стражника, который подкрадывался сбоку.

Другой, ловкий и быстрый, как змея, сумел проскользнуть мимо моей булавы и полоснул меня мечом по бедру. Я взревел, но не от боли, а от чистой, незамутнённой ярости. Схватив его за вооружённую руку, я вывернул её с отвратительным хрустом ломающегося сустава. Он завизжал как поросёнок, уронив меч, и я, не раздумывая, ударил его лбом в лицо. А когда он оказался слишком близко, обезумевший от боли, я впился зубами ему в горло, разрывая плоть и чувствуя на губах горячий, солёный вкус его жизни. Я отшвырнул дёргающееся тело и сплюнул кровь. Вот и дожили, Егорка. От стейков к человечине. Кулинарный даунгрейд. Пробовал местную кухню. Немного жестковато, но зато всё свежее.

Моя дикая, звериная отвага была для них как пламя для мотыльков. Рабы, видя, как я принимаю на себя удары, которые убили бы любого другого, как я разрываю врагов голыми руками, сами теряли остатки страха. Они перестали быть просто толпой. Они стали стаей. Они заваливали надсмотрщиков и стражников давя числом, цепляясь за них, кусая, коля вилами и кирками, отвлекая, чтобы я, их окровавленный вожак, мог прорваться дальше, как ледокол сквозь паковый лёд. Дилемма, мучившая меня раньше — вести их или нет — исчезла. Теперь я был не просто лидером, а живым тотемом, воплощением их ненависти. Они — мои инструменты. А я — их.

И тогда из-за угла главной улицы, ведущей к храму, вышел он.

Начальник городской стражи.

Это был крупный, как бык, мускулистый мужик, в начищенном до блеска бронзовом нагруднике. Его бритая голова блестела в свете пожаров, а лицо было размалёвано потёкшей косметикой, что делало его похожим на портовую шлюху, решившую поиграть в воина на карнавале. В руках он сжимал тяжёлую бронзовую палицу с шипами. Это был не просто здоровяк. В его стойке, во взгляде чувствовался опыт и уверенность умелого бойца. Он был хозяином этой бойни. Он был тем, кто отдавал приказы бить плетьми, морить голодом, убивать. В его глазах не было страха перед многочисленным врагом, он наслаждался от власти над жизнью и смертью.

Увидев меня, он ухмыльнулся, обнажив жёлтые крупные, как у лошади зубы.

— Так вот он какой, Освободитель, — пророкотал он, его голос был низким и грубым. — Грязный дикарь, возомнивший себя героем. Я отправлю тебя к твоему змеиному хозяину по частям.