Читать книгу - "Арбалетчик с Тверской – 4 - Вячеслав Юшкин"

В 1621 году, несмотря на серьезные опасения, измученные городские советники уступили в итоге Шлегелю право на гражданство — привилегию, которой Франц добился лишь после 15 лет службы, но о которой Майстер Бернхард уже неоднократно просил с момента прибытия в Нюрнберг тремя годами ранее. Беспокойство совета возрастало, поскольку в действиях нового палача на эшафоте не произошло улучшений. После того как Шлегель возложил вину за еще одну неумелую казнь на Льва, совет упрекнул его и пригрозил немедленным увольнением, если он тотчас не изменит свое отношение и не «поборет свою алчность». Осознавая, что его работодатели не склонны искать ему замену, Майстер Бернхард просто терпел их периодические выговоры, в том числе унизительные нотации перед казнями: «отнестись к [делу] серьезно, не испортить его».

Беспрестанно атакуемый невыгодными сравнениями, Шлегель вымещал свой гнев на Франце, все еще не освободившим Дом палача. Здесь на его стороне были законные претензии, но хитрый противник со множеством связей постоянно его переигрывал. Из-за частых жалоб Шлегеля по любому поводу, на его недовольство тем, что семья Шмидта самовольно занимала обещанный ему дом, не обращали внимания почти семь лет. Возможно, советники надеялись, что этот вопрос в конечном счете решится сам собой со смертью пожилого Шмидта.

Но летом 1625 года, опустошение, вызванное войной, наплыв беженцев и начало еще одной эпидемии привели к серьезному жилищному кризису, вынудившему городские власти выступить против живого еще Майстера Франца, которому на тот момент был 71 год. Отчаянно нуждаясь в помещении для больницы, члены совета расселили бывший чумной барак, где проживал Шлегель с женой, и начали выселение его предшественника из Дома палача, предлагая оплатить все расходы семейства Шмидтов на переезд. Франц стал возражать, заявляя, что дом был ему обещан на всю жизнь — сомнительное утверждение, противоречащее его намерениям выехать семь лет назад. Тем не менее тактика, похоже, сработала, и советники поручили Шлегелю самостоятельно найти другое жилье. Когда чуть позже служащий уголовного отдела сообщил, что не обнаружил никаких следов такого обещания в официальных бумагах, Шмидт быстро переменил тактику. Теперь он утверждал, что нашел подходящий дом в двух кварталах от старого, на Обере-Вердштрассе, но ему требовалась финансовая помощь от совета, чтобы покрыть ежегодную плату за него в 75 флоринов. Само жилище фактически представляло собой два соединенных дома, которыми последние 60 лет владел известный ювелир, и стоило ни много ни мало 3000 флоринов, а также требовало значительного первоначального взноса — более 12,5%. Отчаянно желая решить проблему, совет согласился на эти расходы, лишь удостоверившись, что инвестиции бывшего палача приносили ему годовой доход в размере всего 12 флоринов и предоставленная им годовая выплата составила 60 флоринов. Вскоре после Вальпургиевой ночи (1 мая) 1626 года Франц Шмидт наконец покинул прослуживший ему почти 50 лет дом, в который тут же въехал ликующий Бернхард Шлегель.

Окрыленный этой победой, он перенес свое возмущение Майстером Францем на их соперничество в медицинской сфере. До тех пор конфликты нового палача происходили в основном с местными цирюльниками-хирургами, которые поначалу жаловались на его агрессивность в обращении с приговоренными. В какой-то момент совет предостерег Шлегеля от консультаций, связанных с магией и психическими заболеваниями, напомнив, что медицинская практика должна быть ограничена «внешними травмами». Шлегелю явно недоставало дипломатических навыков предшественника, в результате чего страдала его профессиональная репутация. Несколько раз он даже был унижен, когда поставленные им диагнозы требовали подтвердить у Майстера Франца. В течение года, последовавшего за вселением в новый дом, Шлегель пожаловался городскому совету, что бывший палач забирает себе слишком много клиентов, и потребовал как официального наложения санкций на Шмидта, так и строительства нового входа для пациентов в стороне от свиного рынка. Обе просьбы были отклонены, и Шлегелю напомнили, что, «поскольку Франц Шмидт помогал ему в течение многих лет, он должен смиренно терпеть». Получив очередной отказ, раздраженный палач больше не подавал никаких официальных жалоб против почтенного предшественника, но, несомненно, предвкушал его скорую смерть.

Глава 11

Большую часть денег мы спасли вот только кредитные договоры и договоры залога ушли в дым и теперь банк не мог предъявить к оплате документы и этот факт сильно раздражал банковское руководство, и мы основа попали под удар. Теперь нам хотели предъявить подозрения о нашем сговоре с местными жителями и уничтожение документации банка. Именно такие сведения нам принесли — знакомые с почтовой станции, и мы сразу ушли в буш. Опять у меня и Тома не было никаких шансов начать добропорядочную жизнь. И мы опять шли в самой гуще дикой природы. Но был среди этого кома неприятностей и один положительный момент, даже два — мы были свободны и у нас имелось золото, добытое в Голубых горах. И теперь надо было принимать решения как поступить во всем этом переплете.

Выходить к Сиднею с добытым золотом было неразумно и просто выкинуть золото было жалко, и мы спрятали 60 фунтов золотого песка и самородков в буше. Это не так и просто, как кажется. Отсутствуют ориентиры на местности, и мы создали такой ориентир взорвав гранату и получив в результате воронку. Эта воронка и стала ориентиром и уже от неё надо было искать наш схрон. Сельскохозяйственными эти земли не являлись и кот здесь не мог прокормиться, просто буш и потому у нас была надежда, что никто не обнаружит наше богатство.

Вторая проблема была более сложной. Надо было скрыть наше участие в событиях — налете на банк и наше бездействие при уничтожении закладных. И тут мне пришла идея, если мы вернемся в Сидней с какими-либо отловленными разбойниками или беглецами, то доказать наше пребывание в определенном районе / почтовая станция и филиал банка/ будет несколько затруднительно, и мы отправились через буш к каторге. Каторжные работы — это каменоломня и шахты — вот туда мы и отправились. Охрана там была не самая бдительная, но и побеги были не самым легким делом как можно подумать, зная о пренебрежении своими обязанностями со стороны конвоя на каменоломни. Бежать оттуда было трудно и опасно. С одной стороны был лес с другой стороны буш и там и там были свои особенности. В буше это местные аборигены — поймав белого человека, они сначала его пытали и только потом зажарив на костре съедали. В лесу