Читать книгу - "Арбалетчик с Тверской – 4 - Вячеслав Юшкин"

мешочек с порохом, так и на тайное удушение, игнорируя собственный довод, высказанный совету. Возможно, у него было предчувствие, что удушение может сорваться, но он не мог предвидеть, что сбой дадут обе меры, вызвав мучительную агонию Ламбрехта и эффектный провал казни, который мы описали в начале книги. Что характерно, Шмидт не стал обвинять в неудаче своего Льва, Клауса Колера, ни перед начальством, ни в своем дневнике. Он фактически описывает казнь в духе ревизионизма, как успешное сожжение заживо, отвергая любую возможность заподозрить ее неудачный финал. Нет никаких намеков на то, что он признает эту казнь как конец карьеры, в отличие от позднейших, переписанных версий дневника, и остается на посту, лично исполнив порку три недели спустя, и еще одну, уже последнюю, 8 января 1618 года.

Точку в 45-летней карьере поставил другой, совершенно заурядный случай. 13 июля 1618 года многолетний церковный смотритель Линхард Паумайстер сообщил городскому совету, что почтенный Майстер Франц был слишком слаб, чтобы исполнить хотя бы одну из двух казней, запланированных на следующую неделю. Паумайстер не уточнил природу болезни, но сам Шмидт осторожно замечает, что она началась девять дней назад. Когда ему предложили найти «компетентного человека», способного заменить его «до тех пор, пока он не выздоровеет», Франц ответил весьма уклончиво, сказав, что не знает, кого можно посоветовать, но что «мои господа» могли бы сделать запрос в ближайшие Ансбах и Регенсбург. Если палач-ветеран собирался обеспечить себе этим возможность дальнейшей работы, то его надежды были быстро разрушены. Для проведения предстоящих казней — вора и детоубийцы — его начальство сперва планировало обойтись обычным вызовом приезжего палача, но через неделю неожиданно пришла заявка от Бернхарда Шлегеля, палача из соседнего провинциального Амберга. Бегло ознакомившись с рекомендациями Шлегеля, они предложили ему жалованье в 2,5 флорина в неделю плюс бесплатное жилье. Кандидат на должность, проявив прямоту, которую нюрнбергские советники вскоре узнали очень хорошо, потребовал той же оплаты, что и у Майстера Франца (3 флорина в неделю), плюс годовой запас дров и немедленное заселение в Дом палача. Все еще не получив ответ из Регенсбурга, совет согласился с условиями Шлегеля, и он был приведен к присяге в качестве пожизненного работника спустя две недели после заявления о недомогании Майстера Франца. Еще через неделю новый палач обезглавил на Вороновом Камне двух своих первых жертв. Последняя запись в дневнике Франца, охватывающем почти полвека, лаконична: «4 июля [1618 г.] я заболел и в День святого Лаврентия [10 августа] оставил службу, пробыв в этой должности и выполняя свои обязанности в течение 40 лет».

Но непринужденность отставки Франца была лишь кажущейся — между старым палачом и его преемником началась борьба за власть, которая продолжалась еще в течение многих лет. Городской совет, предстающий лишенным сантиментов и безразличным к 40 годам образцовой службы, в действительности не утратил прежнего почтения к Францу, благоприятный контраст которого с преемником становился все более очевидным. Эта лояльность заметна в момент приезда Шлегеля, когда советники Нюрнберга сделали лишь одно уточнение к его списку требований: чтобы Майстер Франц и его семья имели достаточно времени на поиск другого жилища и переезд. Этот, казалось бы, разумный и безобидный компромисс вызовет ожесточенную вражду между двумя палачами и их семьями, которая закончится только со смертью обоих мужчин.

Через два дня после своей первой казни в Нюрнберге только что нанятый Шлегель пожаловался, что его временное жилище в бывшем чумном бараке все еще не готово и что пребывание в гостинице влечет за собой большие неудобства и такие же расходы. Совет сразу выплатил 12 флоринов (что соответствовало месячному жалованью) и деликатно «спросил Майстера Франца» о том, когда он планирует освободить Дом палача. Нанося первый контрудар в разворачивающемся противостоянии, Шмидт ответил, что твердо намерен купить новый дом, но не может исполнить задуманное из-за своего нынешнего нестабильного положения. Не желая давить на почтенного ветерана, его начальство распорядилось ускорить ремонт в просторных покоях, временно выделенных новому палачу на третьем этаже здания, которое он и его жена должны были делить с 20 одинокими съемщиками мужского пола и, периодически, с группой колодников. В качестве дополнительной уступки явно возмущенному Шлегелю совет предоставил ему несколько длительных отгулов в течение следующих месяцев, чтобы тот мог «уладить дела», а также дополнительные 12 флоринов на переезд.

Весь следующий год раздражение советников новым палачом неуклонно росло, как и их признательность его предшественнику, — до них быстро дошло, что Бернхард Шлегель не был ровней Францу Шмидту. Шлегель проявлял рвение только в вопросах оплаты труда. В то время как Майстер Франц требовал повышения жалованья всего два раза за 40 лет (последний из них в 1584 году), Майстер Бернхард регулярно сетовал на недостаток финансов — порой по несколько раз в году. Время от времени совет предоставлял ему единовременную выплату в 25 флоринов, в иных же случаях прямо отклонял просьбы, причем во все более резких выражениях.

Поданное им ходатайство о ссуде в размере 60 флоринов — также отклоненное — говорит о том, что новый палач был не просто жаден, но, вероятно, и связан огромными долгами, которые обычно бывали вызваны азартными играми, пьянством или иной «фривольной жизнью», — яркий контраст с умеренным образом жизни его респектабельного предшественника. Менее чем через год после прибытия в Нюрнберг Шлегель был вызван в совет из-за пьяной драки, случившейся в фехтовальной школе. Ссора началась, когда собутыльников Шлегеля оскорбил их коллега-мастер за то, что они разделили стол с палачом. Разрушая традиционные представления об осквернении и подтверждая респектабельность палача, отцы города в то же время упрекнули Шлегеля и потребовали, чтобы он «вел себя более сдержанно и не участвовал в выпивках горожан в тавернах».

Соответствовать образу человека, известного своей скромной жизнью, благочестием и трезвостью, — непростая задача для любого, а тем более для чужака, которого многие считали алчным, конфликтным и живущим не по средствам. Призрак Майстера Франца не оставлял Майстера Бернхарда с самого дня прибытия в Нюрнберг, и, вероятно, его нередко преследовали нелестные сравнения с предшественником, которые могли подорвать общественное доверие к его профессиональному опыту. Через несколько недель после выговора Шлегелю за публичное братание городской совет «настойчиво предупредил» его о том, что он должен лучше поддерживать порядок на публичных казнях. Еще менее чем через год его упрекнули за слишком растянутое повешение, во время которого Шлегель опрокинул лестницы и оказался в затруднительном положении, удерживаясь на поперечине виселицы, в то время как бедный грешник медленно задыхался, в агонии выкрикивая имя