Читать книгу - "Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева"

Однако у ментора другие планы. Причем катастрофические для меня: она объявляет очередной День диалога.

На таких занятиях все разбредаются парами, получают от Имберис тему для спора – иногда довольно абсурдную – и увлеченно меряются интеллектами. Если на лекции присутствует четное количество человек, оппонент мне достается по остаточному принципу – тот, кому не посчастливилось оказаться без пары. Так однажды День диалога свел нас с Ивой Лау… Но вспоминать об этом сейчас мне не хочется.

Если же количество студентов оказывается нечетным, то я вынужден всю лекцию заниматься вдумчивым ничегонеделанием. Хотя могу и уйти – но потерять баллы.

Вести дискуссию с человеком, который будет смотреть на меня, как на внезапный ливень в день пикника, я сегодня не в настроении. Как и оставаться наедине со своими мыслями. Но и на решения Павлы Имберис я повлиять не могу. А могу только поудобнее устроиться в гелевом кресле, накрутить на указательный палец нитку, по-прежнему свисающую с рукава, и посчитать, сколько оборотов получится…

– Поспорим? – Венц второй раз за утро прерывает наш с ниткой междусобойчик, устраиваясь в соседнем кресле.

Я быстро обшариваю взглядом лекторий в поисках остальных рыцуциков.

Вот Юна и Белый обсуждают что-то, почти соприкасаясь лбами. Что-то невеселое, судя по лицам.

Вот Инхо, а рядом с ним Воля Вуд – одна из начинающих визионеров, кажется.

Рур отсутствует. По очевидным причинам.

А вот Венц. Сидит, косу на запястье наматывает, ждет моей реакции. И пора бы что-то ей ответить.

– Можем и поспорить. Хотя я сегодня не в лучшей форме, как ты уже заметила.

– Возможно, сегодня мне хочется легкой победы. – Она пожимает плечами, довольно точно скопировав мой любимый жест.

Ментор Имберис подходит к нам. Чуть наклоняет набок коротко стриженную голову и смотрит в своей неуютной птичьей манере.

– Любопытно… Агния, вы уверены? Хотя зачем я спрашиваю? Если вы передумаете, станет не так интересно. Значит, нужна тема… Ага. Почему бы не эта: совместимы ли счастье и одиночество? Вы, – она взмахивает в мою сторону длиннопалой ладонью, – будете отстаивать свой образ жизни. А вы, – ладонь перемещается в сторону Венц, – думаю, сумеете найти аргументы против.

Когда узкая спина ментора удаляется за пределы слышимости, моя неожиданная партнерша по дискуссии задумчиво улыбается и говорит:

– А Имберис – перчик, однако. Могла ведь выбрать что-то нейтральное, да? Например… юродивые – люди с аберрацией психики или трансляторы Высшей воли?

– Угу, – хмуро киваю я. – Или: превратится ли Ноо когда-нибудь в настоящий искусственный интеллект?

– Или: может ли техническая цивилизация эволюционировать в биологическую?

– Или: можно ли назвать Квазара романтическим героем?

Венц озадаченно морщит нос.

– А, забей, два разных слоя архаики, вообще-то довольно смешно, но долго объяснять.

Она кивает. Потом говорит:

– Или что-нибудь насчет ее любимого несовпадения скоростей материального и духовного прогресса. На самом деле интересно же: почему технологии меняются так быстро, а люди – так мучительно медленно? По чайной ложке в сотню лет. Если и чайная-то ложка наберется… Сильно ли, скажем, изменилось отношение к тем, кто отличается… и этим пугает? Или, наоборот, вызывает самодовольство. Дубиной по башке его, мечом под ребра, ошейник на шею – и в самый низ социальной лестницы, за пределы круга общения…

– Да ладно, можно ли всерьез сравнивать меч под ребра и… эм… мягкий бойкот? Лично я определенно предпочитаю второе.

– Еще бы. – Венц поглаживает браслет из косы на запястье и смотрит куда-то над моим ухом. – Тем более что ты свою… отделенность выбрал добровольно. И нет, я не знаю, можно ли всерьез сравнивать разные… меч и бойкот, в общем. Меня больше интересует, перестанем ли мы когда-нибудь вообще воспринимать любую чуждую идею как угрозу.

– Так может и не надо – переставать? Чуждые идеи иногда действительно бывают небезопасны. Вот, скажем, объявляется в непосредственной близости от тебя личность… носительница довольно чуждой тебе идеи, что снимать с живого человека кожу тонкими полосками – это весело. И что ты предлагаешь с этой личностью делать? Обнять и принять? Или все-таки изолировать к лысым мантикорам?

Венц вздыхает.

– Найти третий путь. Который мы пока не видим из-за узости и… не знаю, расхлябанности мышления. К тому же, откуда он сейчас возьмется – человек с такими наклонностями, как ты тут… живописал?

– Откуда возьмется? Родится от мамы с папой. Сделает первый вдох. А воздух, который попадет в его легкие, будет пропитан подавленной агрессией. У нас ее, между прочим, огромные запасы, можно сказать, стратегические. И она периодически прорывается… так или иначе. Ты ведь читала рассказы Ивы Лау? Я имею в виду – настоящие рассказы?

Венц довольно занятно смущается. Приглаживает волосы, старательно прячет в русых прядях кончики ушей, которые, кажется, начинают алеть.

– Читала. И это… страшновато, я согласна. Но все равно это далеко не то же самое, что по-настоящему кого-то мучить. Если Иву и одолевали монстры, то она сумела усадить их в литературные клетки. К тому же… она ими не гордилась, своими рассказами. И вообще, мы вроде бы не это должны обсуждать.

– Так давай обсудим то, что должны: счастлив ли я в компании самого себя. И почему не должен бы.

Меня по-прежнему лихорадит. Сейчас я глубоко не уверен в том, что человек в принципе может быть счастлив – хоть в одиночестве, хоть в компании.

Но мне почему-то хочется еще послушать Агнию.

Или просто посидеть и посмотреть, как кончик ее косы гуляет по нижней губе.

Но, видимо, просто сидеть и смотреть – это слишком хорошо, чтобы кто-то мне такое позволил. Венц отпускает косу и вздыхает:

– Так ты начнешь? Или мне самой сочинить монолог от твоего лица на тему «Как прекрасны и непостижимы для простых умов взаимоотношения необыкновенной личности с самой собой»?

– Я бы, кстати, послушал. Подозреваю, что это был бы довольно остроумный монолог. Но поскольку баллы по истории культуры нужны не только тебе, придется мне тоже как-то поучаствовать. И для начала… Для начала вот что: давай мы с тобой сузим понятия. А то с одним только перечислением видов и подвидов счастья и одиночества можно провозиться до конца занятия.

Венц, кажется, ждала от меня другого ответа. Она чуть приподнимает брови над серо-синими глазами, в которых я теперь не могу не замечать рыжих крапинок. Но кивает:

– Хорошо. Думаю, что изоляцию, вызванную какими-то непреодолимыми обстоятельствами, можно с ходу исключить. Там явно никаким счастьем и не пахнет. А пахнет чем-то очень печальным, вроде помешательства.

– Согласен. И даже если меня вдруг шарахнет гениальной идеей,