Читать книгу - "Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева"

по улице стоит мехимобиль. Такой веселенький, овальный и в пятнышках. Адрес ближайшего эс-комплекса, я надеюсь, сумеете четко произнести. Ну и… лучше бы юношу кто-то придерживал по дороге. Хотя решать вам. Простите-извините.

Пока мы тащим импровизированные носилки, Пыльный Мешок безостановочно бормочет что-то жалостливое о своем малоэффективном бытии. А я пару раз угукаю там, где он делает достаточно длинные паузы. Но не вслушиваюсь. Я думаю о том, что делал бы с Руром один. Если бы вот этот добровольный носильщик и Черствая Ватрушка просто ушли вместе с остальными… Знал ли он, что мне помогут? Или рассчитывал, что останется на ногах?

Или ни на что не рассчитывал и ничего не знал, а просто сдуру полез голой рукой в ржавый механизм, полный острых зубцов и костедробильных шестеренок?..

Мехимобиль действительно овальный и в пятнышках. И достаточно вместительный для того, чтобы уложить на полу промхитиновую панель с рыцуциком. Когда мы затаскиваем ее внутрь, Рур открывает глаза, издает носом звук, который в другой ситуации я бы, пожалуй, назвал смешным, – и снова отключается.

– Ты ведь… поедешь с ним? – с явной надеждой спрашивает Пыльный Мешок, пока еще розовенький, но явно готовый снова побелеть.

Я молча киваю.

И только когда мы с Руром, с его тяжелым дыханием, кровавыми пузырьками на губах и синеватыми веками остаемся наедине, я понимаю, что болтовня Пыльного Мешка, пусть я ее и не слушал, да даже само его присутствие были для меня своего рода… подушкой. Не позволявшей мне кое-что прочувствовать. Кое-что неожиданное и довольно болезненное.

Нет, насчет хрупкости человеческого тела я был в курсе. И о том, что Рур не отделается парой синяков, – догадывался. Но… одно дело что-то там условное и теоретическое знать. И совсем другое – видеть, как рыцуцик делает то, на что у меня не хватило бы ни смелости, ни дури.

Я уже никогда не смогу думать о нем как о слизняке.

И мне уж точно не пришло бы в голову считать слизняками всех, кто был сегодня в этой комнате, похожей на печальное междометие. Даже Пыльного Мешка, который синел губами и зубами стучал, но остался рядом, и щупал, и нес…

Так может, главный слизняк Мантикорьевска – это как раз я?

Впрочем, нетушки.

И тем не менее все, что я знал – или все, что мне хотелось знать? – о себе, о мире и об окружающих людях, сейчас показывает мне язык и ловко выворачивается наизнанку.

Я отправляю через вестник анонимное сообщение в ближайший эс-комплекс, чтобы Рура встретили. Сам же прошу мехимобиль притормозить и выхожу чуть раньше. Мои имя и физиономия не должны быть связаны с этим происшествием.

Но я издали наблюдаю за тем, как мехимобиль останавливается у крыльца, и как Рура осторожно заносят внутрь. И только после этого направляюсь в Песочницу.

Ощущая себя чем-то вроде песочной скульптуры, до которой вот-вот доберется прибой.

В этой части истории у меня как будто улучшается зрение. Но это единственное, что улучшается

Линии обогрева Песочницы барахлят.

Или меня просто знобит.

Я лежу на кровати и рассматриваю едва заметный градиент серого на стенах и потолке. Если очень сильно напрячь воображение, то можно представить, что это такая серая-серая пустыня, где серое небо сливается с серыми барханами.

Но мне не хочется напрягать воображение. Ни сильно, ни вообще хоть как-то. Меня сегодня вполне устроило бы воображение дряблое и вялое. Не способное вообразить ничего… лишнего.

Мне, пожалуй, вообще хотелось бы обзавестись портативным коконом из белого шума и пролежать в нем целый день. Ни о чем не думая.

Потому что мысли у меня сегодня какие-то исключительно самоедские, и додумывать их до конца – все равно что совать руку в темную яму, на дне которой ждет нечто весьма неприятное. То ли острое ржавое железо, то ли ядовитые жальца. То ли пухлые личинки, кишащие в гнилой плоти…

Тут мне некстати вспоминается Венц, сморозившая что-то насчет меня и мертвечины. Еще в те счастливые времена, когда меня это совершенно не волновало.

Я протягиваю руку, нащупываю на столе кубик и проверяю время.

Завтрак уже пропущен, но на первое занятие еще можно успеть.

А можно и не успеть.

Я бы, пожалуй, остался в кровати. Но это означает потерю баллов, а их у меня и так постоянно минусуют за всякие мелкие дурачества. И вроде лысый бы мантикор с этими баллами… но при выходе из Песочницы их переводят в респы. То есть, если я хочу обустроить мастерскую, не выклянчивая донаты у родителей, разбрасываться баллами не стоит.

К тому же, сегодня первой стоит лекция Павлы Имберис. А это все-таки не этика или неординарная математика, загнуть которые всегда в радость.

Поскольку кокона из белого шума у меня не имеется, я решаю методично концентрироваться на мелком и неважном.

Скажем, на нитке, торчащей из моего рукава.

По дороге на лекцию я тщательно ощупываю эту нитку. Думаю только о ней. Можно ли назвать ее текстуру шершавой? Или она все-таки ближе к гладкой? И сколько примерно она сантиметров в длину? А если в дециметрах? Насколько пострадает рукав, если эту нитку выдернуть? А может, лучше обкусить? Какая интересная дилемма: обкусить или выдернуть…

– Эй… Эф_Имер!

Трудно решить, что лучше сделать с ниткой, когда тебя отвлекают. Я неохотно приостанавливаю свои размышления и смотрю на Венц.

– Я просто хотела уточнить: существует ли для тебя связь между понятиями «сегодня» и «архив»? А то вид у тебя… – Она не может найти подходящего слова, только слегка морщит нос. – Все нормально? Ушел в себя, плановое восхождение на Пик Превосходства?

– Не совсем.

Кажется, я так настроился на восприятие мелочей, что теперь и Венц вижу каким-то слишком крупным планом.

Сине-серые глаза с рыжими крапинками… будто в веснушках. Хотя это бред, конечно – глаза в веснушках…

Прыщик на виске.

Вольная штриховка бровей.

Чересчур изящно вылепленный нос.

По контуру верхней губы – красная обветренная полоска. Целовалась? Или волновалась? И должно ли это меня интересовать?

В ресницах справа… нет, слева застрял волосок. Ей он, кажется, совсем не мешает. Зато мешает мне. Почти физически. Я даже едва не тянусь его вытащить, но вовремя останавливаю руку.

– Так ты помнишь? Насчет архива?

– Да. Я приду. И… потри глаз. Левый.

Плетусь дальше. Изо всех сил надеясь на то, что Павла Имберис, по своему обыкновению, возьмет за яйца какое-нибудь сакральное знание и отдаст его нам на потеху. Это наверняка отвлекло бы меня от самокопания