Читать книгу - "Стольный град Ряжск - Александр Викторович Горохов"

14

Орешкин

Старший прапорщик — дипломат? Да не смешите меня! Хотя, конечно, если приказал прямой начальник (к тому же — самый высокий в здешней иерархии), то приходится подчиняться. Тем более, моя роль в этом задании такая же, как у Кисы Воробьянинова: надувать щёки и молчать, лишь изредка кивая и поддакивая. Но именно мне и «башенному» Димке Смолину полковник Денисенко приказал торчать по пояс в люках БТР, пока он разговаривает с предводителями прибывшего разбираться с нами войска. Ради этого пришлось перебираться в «бэтр» полковника, а десанту из него спешиваться.

Наш командир на здешнем языке балакает почти также, как местные, а мы только начинаем привыкать ко всем этим «бяху» и «ясти», но кое-что уже понимаем. Впрочем, почему «на здешнем»? Язык-то тот же самый, что и у нас, только его очень старый, древний его вариант, в наше «настоящее» время совершенно забытый.

Переговорщики разодеты в очень неплохие доспехи, местами изукрашенные позолотой и серебрением, накидки какие-то цветные у них на плечах. Значит, не самые простые воины: у тех, насколько я видел в оптику, зачастую доспехи просто кожаные. Особенно — у пехоты. А лучники и вовсе одеты, кто во что горазд. В сравнении с этими троими, мы — просто нищеброды какие-то. Хотя, конечно, ткань наших камуфляжей выглядит куда более качественней, чем тряпки на плечах этих павлинов. О, вспомнил, как называется такая накидка вон на том молодом парне! Корзно. Между прочим, признак княжеского достоинства.

И ведь не ошибся я. Парень-то представился как Фёдор Юрьевич, племянник рязанского князя Ингваря Игоревича. По правую руку — воевода Борис Омельянович, а третий, на пару лет постарше Феди, так и остался непредставленным. Тоже молод, но видно, что уже достаточно опытный воин. Ну, и полковник наш поступил также: назвал себя тысяцким, а меня полусотенным.

Ну, Федюнчик после взаимного преставления сразу и начал права качать. Мол поступил тут от граждан сигнальчик, что вы, хулиганы этакие, на чужом районе безобразия нарушаете, честных пацанов третируете. Шли бы вы на свой район, пока вам бо-бо не сделали. А не пойдёте сами, то наша шобла вам так наваляет, что быстрее собственного визга бежать будете, а потом ссаться по ночам начнёте при воспоминании об этом. Не в этих выражениях, конечно, наехал, но смысл я верно передал.

— Запомни пацана, — негромко буркнул мне командир. — Если до рубилова дойдёт, он нам живым будет нужен, а не тушкой.

Ответил он тоже в духе «братков» пришедших на «стрелку» с представителями конкурирующей «бригады». Былом, мол, ваше, а теперь стало наше. Но если вас не устраивает, то давайте либо договариваться, чем можно компенсировать убытки от крышевания спорного района, либо письками меряться, у кого она толще. Но если толще окажется наша — а это именно так — то никакой вам компенсации.

Омельяныч, мужик серьёзный даже внешне, очень уж возмутился на то, что полковник так сильно недооценил толщину ихних детородных органов. Видал, мол, он карликов и повыше, а его братва нашу затопчет и даже не заметит.

— Это вряд ли, воевода, — покачал головой Денисенко. — Вы в бой пойдёте незащищёнными против нашего оружия, а мои люди под железной бронёй будут укрыты.

Он постучал костяшками пальцев по башне.

— Ни меч, ни стрела, ни копьё, её не возьмёт. Так что падут твои вои и дружинники, Борис Омельянович, до единого, не сумев даже царапинку ни одному моему человеку причинить.

— Так чего же ты боишься, тысяцкий, в бой с нами не вступая? — снова раздухарился Федя.

— Не боюсь, княжич. Кровь вашу лить не хочу. Рязани скоро много войска понадобится, чтобы со страшным врагом сражаться, и мы не хотим её оставлять беззащитной перед ним. Если бы хотели, то, даже не сдвинувшись с места, мы перебили бы всё ваше войско. Оружие наше бьёт много дальше, чем ваша рать стоИт. Не хочу вашу кровь лить, потому и предлагаю закончить дело миром. О том полусотенный Путята должен был вашему князю Ингварю Игоревичу отписать: Рязань отдаёт нам земли отсюда до Дона и устья Воронежа, а мы её от татар из Дикого Поля обороняем с полудня. А попросит князь Ингварь Игоревич или его наследник, то и от тех, что вдоль Оки через мордовские земли придут. За земли эти готовы Рязанскому князю добрым железом заплатить. Хоть саблями, наконечниками копей, калёными стрелами да бронной чешуёй, хоть прутами, кои кузнецы сами перекуют в то, что ему потребно будет.

— Татары после Калки сгинули в Диком Поле и больше у русских рубежей не объявлялись. Нечего нас ими стращать! — пробурчал воевода.

— Ненадолго сгинули. Движется их сила огромная к границе Руси. Ратятся они сейчас с половцами и саксинами в низовьях Волги, с башкирцами на Яик-реке, да рубежи булгарские прощупывают. Покорят половцев, башкирцев, булгар, буртасов да мордву, как покорили многие и многие народы и страны до того, и к землям Рязанским подступятся. Их великий правитель царь Чингиз завещал им покорить все земли к закату от них «до самого последнего моря», и приходит теперь пора Руси. А первой из русских земель на их пути встанет именно Рязань.

Стоят, переваривают. Наконец, Омельяныч опять бухтеть начал.

— Сдаётся мне, стращаешь ты нас потому, что боишься, как бы мы твою крепостишку не разорили, а всех твоих людишек в не перебили да в полон не увели.

— Крепостишку? — засмеялся полковник. — Могу тебе показать ту крепостишку, Борис Омельянович, ежели не спужаешься на этом железном коне к ней съездить.

— Войско без воеводы в канун битвы хочешь оставить? — нахмурился тот.

— Не ты, так любой другой, кому и ты, и Фёдор Юрьевич верите. Да хоть боярин, что с вами приехал.

— Крест целуй, что вернёшь боярина Глеба целым и невредимым, — с жаром бросил княжич.

Потянул Спиридон Иванович цепочку из-под ворота и поцеловал нательный крестик. Не знал, что он его носит. Хотя, помня, в каких передрягах ему доводилось бывать, вполне закономерно: на войне неверующих не бывает.

Это был тот ещё цирк, когда Глеб в «бэтр» влезал. Ну, то, что он непривычный, это одно, а вот как он с испугом борется, это совсем другое. И виду подать нельзя, что очкует неподетски, и не скрыть того, что ему страшно. И сам перекрестился, и машину перекрестил (полковник потом пояснил, что рязанцы, скорее всего, и нас, и нашу технику с Нечистым прочно связывают,