Читать книгу - "Дом шизов / Crank Palace - Джеймс Дашнер"

время прокручивались кроличьи норы с альтернативными концовками событий этого дня. Струсил. Кейша сказала "нет". Не успел вовремя добраться до Кейши, пока она не попыталась подкупить охранников. Конечно, день мог пойти по сотне катастрофических путей – Дом шизов, апокалипсис, все такое. Но они были живы, и у них была цель. Он чувствовал себя хорошо.

Но это не означало, что он не нервничал. Чертовски нервничал.

Но всё же нервничал в хорошем смысле.

Когда он написал Томасу и остальным в Берге ту отрывистую, бессердечную записку, в которой сообщил им, что собирается жить с другими шизами, он думал, что у него есть план. Вот идиот. Как Минхо всегда называл идиотов? Кланкоголовый. Таким был и всегда будет Ньют.

Но теперь у него есть план. В его плане даже есть шаги. Найти человека с сальными волосами. Джонси. Сказать ему, чего он хочет. Выяснить, как это сделать. Затем сделать это. Все просто. Спасти Кейшу и Данте, а что будет потом - какая разница. Если бы эта маленькая семья могла...

Острая боль пронзила Ньюта прямо за глазами. Он поднялся со спины, качнулся вперед, свернулся в клубок и схватился обеими руками за голову. Боль не прекращалась, продолжая метаться взад и вперед внутри черепа, как будто кто-то пытался распилить его мозг пополам. Он заглушил крик, который хотел вырваться из его груди; на каком-то туманном уровне сознания он не хотел будить Кейшу, не хотел тревожить ее. Он сжал голову, потер виски, молясь всем известным богам, чтобы это прошло.

Боль длилась максимум минуту. Возможно даже 30 секунд. Но потом она утихла, быстро превратившись в тупую боль, а затем и вовсе исчезла. Он сел, вжался спиной в угол и попытался отдышаться без лишнего шума. Черт возьми, это было больно. Облегчение от ее отсутствия было таким блаженным чувством, какого он никогда не испытывал. Он тяжело выдохнул и закрыл глаза, прислонившись головой к стене. Это было как-то связано с его воспоминаниями, со Стёркой. Возможно, вирус атаковал его.

Эпизод был вызван мыслями о Кейше и ее детях. Мама, сын, дочь. Мама, брат, сестра. Ньют не понимал ни почему, ни как, ни что. Вот что он знал - его пронзила боль, а потом боль исчезла. А теперь...

Мама. Папа. Сестра.

Ньют вспомнил еще немного.

Достаточно, чтобы ему стало грустно. Достаточно, чтобы подтвердить, что ему нужно чем-то занять себя, иначе он навсегда погрузится во тьму. Утонет и никогда больше не увидит свет. Да. Ему нужно было занять себя. Он должен был быть занят и оставить последний крошечный след в этом мире.

Именно это он и планировал сделать.

Завтра он поговорит с этим Джонси. 

Часть вторая: Свет в конце автострады

Глава тринадцатая

В боулинге была жара.

И там воняло. Вонь до небес - так говорила его мама. Обычно это относилось к его спальне. Сколько бы он ни заталкивал свою грязную одежду и носки в самую глубь шкафа, вонь всегда вырывалась наружу, когда мама входила в комнату. Тогда он говорил, что она притягивает такие вещи, как мотылька к огню, как пальцы к козявке, просто чтобы рассмешить сестру.

Он тут же разразился хохотом, в настоящем времени, без сестры рядом, - приятным звонким смехом, который заставил всех в радиусе 20 футов настороженно посмотреть на него. Это заставило его смеяться еще сильнее. Джонси, его новый телохранитель, с сальными волосами, по-прежнему сальными, вежливо посмеивался, хотя и не мог знать, что именно так раззадорило Ньюта.

Прошло несколько дней с тех пор, как у Ньюта разболелась голова. С тех пор как Кейша согласилась с его планом. С тех пор как несколько воспоминаний о его семье вернулись и стали преследовать его, он стал записывать их в дневник, по мере возможности. Он постоянно держал его при себе, рассовывая по разным карманам, в том числе и самодельным.

Но Ньют начал... падать.

Падать в бездну.

Бездна.

Он больше не мог отрицать этого. Его разум... пошатнулся. Он дрожал. У этой чертовой хрени был чертов паралич. Удерживать свои мысли в неподвижном состоянии среди всей этой суматохи становилось все труднее с каждым часом каждого проходящего дня. Его контроль над реальностью ослабевал, как здесь и сейчас, так и в том прекрасном, болезненном, памятном прошлом, ослабевал с каждым часом, который проходил без угрызений совести.

Но в данный момент у него была только одна вещь, за которую он мог держаться. И этого было достаточно.

Он сидел на крайней левой дорожке разрушенного боулинга, где толпа была реже, уставившись на костры, пылавшие в нишах для кеглей — длинный ряд огненных языков, похожих на клыки пламени. На коленях у него лежала пушка - ему уже трижды приходилось отбирать ее у охранника, каждый раз с чуть большей силой. Он думал, что они оставят его в покое после того, что случилось утром. Как пошутил Ньют, когда одна женщина на дорожке увидела его всего в царапинах: «Видели бы других парней».

Он сидел. И размышлял. Писал в своем дневнике. Отдыхал. Пытался сдержать волнение по поводу завтрашнего грандиозного плана.

— Эй, Ньют!

Он не ответил. Он никогда не отвечал. Люди постоянно донимали его - «постоянно» - понятие относительное, учитывая, что он пробыл здесь всего несколько дней, - и он понял, что если речь шла о чем-то важном, они сами подходили к нему. Поэтому он, в основном, молчал. Он был самым близким к знаменитости человеком в Доме шизов.

— Ньют, чувак! — Кто-то толкнул его в плечо.

Он обернулся.

Джонси стоял там с двумя охранниками-иммуняками - невысоким толстяком и высоким парнем с усами. Все охранники были в состоянии повышенной боевой готовности из-за небольшого утреннего бунта, и они знали, что часть поддержания мира сейчас включает в себя умение вести себя спокойно с Ньютом и его дружками. Ньюту нравилось думать о них как о закадычных друзьях. Он всегда хотел иметь друзей.

— Что происходит? — спросил Ньют. Может быть, они решили арестовать его.

Ответил коротышка. Он всегда первым открывал свою пасть.

— Тут к тебе пришли люди, — сказал он. Каждое его слово показывало, как сильно он ненавидит свою работу, словно каждый слог был камнем, который нужно было поднять.

Ньют вздохнул.

— Скажи им то, что я говорю всем остальным. Никаких историй о Лабиринте, никаких историй о ПОРОКе, никаких историй ни о чем. Я – не рассказчик.