Читать книгу - "Артефакт. Проклятие деревни - Константин Сергеевич Ильин"

– И что с ним делать? – спросил он, глядя на Марфу. – С этим Ходоком? Если он правда из-за нас проснулся…

Марфа пожала плечами, её лицо стало ещё мрачнее.

– Легенда не говорит, как его убить. Только одно: Голос Камня может его позвать, а может и усыпить. Но как – никто не знает. Те, кто пробовал, не вернулись. А Камень тот потом исчез – то ли спрятали, то ли он сам ушёл куда-то.

Валера наконец заговорил, его голос был тихим, но твёрдым:

– Значит, либо мы его усыпляем, либо оно нас всех перережет. – Он посмотрел на Лёву, потом на Марфу. – Что ещё знаешь? Где он прячется?

Старуха покачала головой.

– Под землёй где-то. Ямы появляются то тут, то там. У колодца вчера, у дома Гришки сегодня. Он роет, ищет. И если ваша штука его зовёт, то он вас найдёт, куда бы вы ни пошли.

Таверна снова затихла. Деревенские смотрели на путников с смесью страха и надежды, а трактирщик, стоявший у стойки, кашлянул и буркнул:

– Может, отдадите эту штуку нам? Бросим в реку, и дело с концом.

Валера резко повернулся к нему, его взгляд стал ледяным.

– Попробуй взять, – сказал он, и в голосе его не было ни намёка на шутку.

Лёва положил руку на плечо брата, чтобы успокоить, и посмотрел на Марфу.

– Мы не отдадим. Но и сидеть сложа руки не будем. Если этот Ходок за нами, то мы его найдём первыми.

Марфа кивнула, но в её глазах мелькнула тень сомнения.

– Ищите, коли храбрости хватит. Только помните: он не просто зверь. Он хитрый. И голодный.

Глава 21.

После того как Марфа закончила рассказывать легенду, таверна погрузилась в глубокую, почти осязаемую тишину. Слова старухи повисли в воздухе, как дым от очага, медленно оседая в умах каждого. Деревенские сидели, уставившись в свои кружки или в пустоту перед собой, их лица застыли в тревожном раздумье. Фёдор сжимал кулаки, но молчал, словно боялся спугнуть собственные мысли. Анна прижимала мальчишку к себе, шепча ему что-то успокаивающее, хотя голос её дрожал. Старик с впалыми щеками уставился в пол, будто видел там тени прошлого, о которых говорил. Трактирщик у стойки замер с тряпкой в руках, даже не притворяясь, что занят делом. Валера сидел неподвижно, его пальцы постукивали по столу, а взгляд был прикован к сумке с артефактом – он словно пытался взглядом пробить ткань и понять, что за сила в нём таится. Лёва, напротив, ёрзал на скамье, то сжимая, то разжимая посох, и в его голове крутились образы Гришки, Ходока, вырванных глаз и костей, трещащих под когтями.

Тишину разорвал резкий кряк Евдокима. Гусь, до того тихо сидевший между братьями, вдруг встрепенулся, расправил крылья и издал звук, больше похожий на возмущённый возглас, чем на обычное гусиное приветствие. Все вздрогнули, а Лёва невольно хмыкнул, похлопав Евдокима по спине.

– Ну ты и выбрал момент, пернатый, – пробормотал он, и этот лёгкий смешок слегка разрядил воздух, хотя напряжение никуда не делось.

Марфа кашлянула, поднимаясь со скамьи. Её движения были медленными, но решительными, как будто она уже приняла какое-то решение.

– Ладно, хватит молчать, как мёртвые, – буркнула она. – Пошли отсюда. Думать будем на свежем воздухе.

Деревенские начали вставать, нехотя, словно ноги их приросли к полу. Валера и Лёва последовали за ними, подхватив свои вещи. Евдоким важно зашагал рядом с Лёвой, будто тоже участвовал в собрании. Когда они вышли из таверны, снаружи уже смеркалось. Небо, серое весь день, теперь окрасилось в глубокий синий, с редкими проблесками багрянца на западе, где солнце скрылось за холмами. Холодный ветер усилился, принося с собой запах сырости и земли, а деревня вокруг погрузилась в сумрак. Покосившиеся избы казались ещё мрачнее, их тени сливались с наступающей ночью, а далёкий скрип ставни звучал как чей-то тихий стон.

Марфа остановилась у порога таверны, глядя на путников. Её платок сбился на сторону, обнажив седые пряди, а лицо осунулось от усталости, но голос оставался твёрдым:

– Ночевать-то где будете? В таверне не советую – тут тесно, да и эти, – она кивнула на деревенских, расходившихся по домам, – ещё коситься будут. Идите ко мне опять. Места хватит, а я за вами пригляжу.

Валера кивнул, не споря. Он чувствовал, что старуха – их единственный союзник в этой деревне, и её изба, хоть и тесная, была сейчас безопаснее, чем любая другая крыша. Лёва улыбнулся, хоть улыбка вышла усталой.

– Спасибо, Марфа. Только если что-то вылезет ночью, буди сразу. А то я после Гришки сплю чутко.

Старуха фыркнула, но в её глазах мелькнуло что-то тёплое.

– Вылезет – сама метлой зашибу. Идите за мной, орлы.

Они двинулись обратно к избе, шаги их гулко отдавались в тишине. Деревенские разошлись по своим домам, и вскоре улицы опустели, оставив только ветер и тени. Валера шёл молча, погружённый в мысли о Ходоке и артефакте – он чувствовал, что разгадка близко, но ускользала, как дым. Лёва шагал рядом, держа Евдокима под мышкой, и думал о том, как быстро их поход превратился в охоту – только теперь неясно, кто охотник, а кто добыча.

Когда они добрались до избы, Марфа молча открыла дверь, впустив их внутрь. Очаг уже тлел, и слабый свет разгонял тьму, делая тесное пространство чуть уютнее. Путники устроились на тюфяках, а старуха, буркнув что-то про «ночь долгую», ушла к своему углу. Ночь опустилась на деревню, и тишина снова накрыла всё, как тяжёлое одеяло.

Глава 22.

Ночь опустилась на избу Марфы мягко и незаметно, как тень, что крадётся по земле. Луна, полная и яркая, висела в небе, заливая деревню холодным серебристым светом, который пробивался сквозь щели в стенах и падал на половицы тонкими полосами. Внутри было тихо – только слабое потрескивание углей в очаге да мерное дыхание спящих нарушало покой. Лёва спал крепко, раскинувшись на тюфяке, его лицо разгладилось во сне, а рука лежала на посохе, будто даже в забытьи он был готов к бою. Евдоким свернулся рядом, уткнувшись клювом в крыло, и его тихий храп – больше похожий на кряканье – звучал почти умиротворяюще. Марфа, казалось, тоже уснула в своём углу, её сгорбленная фигура неподвижно темнела под старым одеялом.

Валера лежал на спине, глядя в потолок, где тени от балок шевелились в лунном свете. Сон не шёл к нему – тревога,