Читать книгу - "Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан"

Дальше она отстегнула ноги одну за другой. Воздух в нашем укрытии был влажным и тяжелым.

– Всегда их нельзя носить? – спросил я.

От Норы теперь остался только силуэт во тьме. Я видел жесткий ежик волос, очертания конечностей, что стояли рядком, и ополовиненное туловище, прислоненное к камню.

– Они хоть и помогают перемещаться, это не мое родное тело. Металл постоянно натирает мозоли и оставляет ожоги. – Теперь Нора двигалась непривычно плавно, усаживаясь ровнее при помощи культей.

Воительница бросила взгляд на протезы и оставшимся левым бережно потерла мышцы, должно быть, разминая спазмы. На культях, заметил я краем глаза, кожа была розовой и намятой, влажно поблескивая от пота.

Что-то я засмотрелся. Нечего так пялиться. Надо отдать должное, этот ее неистовый пыл чем-то завораживал.

– Есть что сказать – выкладывай, – неприветливо, но без укоризны сказала она.

– После той драки с Эрефиэлем тебя как только не называли. Железный дракон, Нетленное пламя. Говорили, ты зверь из чистого обсидиана, бушуешь и опаляешь все кругом жаром солнца.

Сверчки продолжали исполнять свою серенаду. Снаружи от легкого ветерка зашелестела листва.

– Не думал, что тело так тебя обременяет.

Она посмеялась. Говард, не имея ничего сказать, жевал паек у занавеси плюща и вполглаза следил за спящим лесом.

– Да, мне в нем весьма непросто. Но я все равно благодарна. Я вновь могу ходить и сражаться, а большего и не надо. Хотя, конечно, оно не такое быстрое, послушное и надежное, как настоящее.

– Эрефиэль об этом не знает, да?

Повисло молчание. Было оно проникнуто чем-то интимным.

– Если толки и вправду разнесли, что я неудержимый механический солдат, тем лучше. На самом деле в схватке с генералом я уцелела по чистой случайности. Задайся он целью меня прикончить, я бы ни за что не взяла верх.

Я прикусил губу. Такой откровенности Нора еще не проявляла. Казалось, она ко мне привыкает. Нужно это выяснить.

– Неужели ты стала мне доверять, раз таким делишься?

– Не обольщайся. Мы в тылу врага. Если попадем в переплет, союзники должны знать о моих слабостях. Прошлое мое обещание все еще в силе.

* * *

Когда Нора крепко уснула, Говард придвинулся ко мне и протянул солонины и ягод. С Норой общаться просто: она жестка и неприветлива, поэтому через силу разыгрывать дружелюбие и мне не приходится. С Говардом же все наоборот.

Солдат сел рядом, и мы какое-то время просто жевали в тишине. А когда разделались с едой, он наконец-то заговорил.

– Какой из себя Иеварус?

– Нора не рассказала?

– Рассказала, но с чего-то же надо начать разговор.

– Не надо.

– Да ладно, не жмись! Я тут за все время только филина и видел.

Я не ответил. Тогда Говард зашел с другой стороны:

– Слыхал, ты много лет назад спас детишек вместе с братом Норы. Мне ведь и самому когда-то довелось караулить акарский лагерь.

Я недоверчиво покосился на него.

– Не припомню тебя там.

– Давно это было, и назначили меня всего на неделю. Я к тому веду, что акары – славный народ. – Он, помявшись, оглянулся на Нору: вдруг проснулась и все слышит? Ритм ее сердца поутих, и свет его пульсировал теперь медленнее и мягче.

– Капитану не говори, но я все понимаю.

– Что именно?

– Как тебе непросто. Ты и твой народ столько всего перенесли… Никому не пожелаешь. Но ты молодец, что пошел с нами. Это правильно.

Я помолчал.

– Без обид, но я уже как-то раз проникся доверием к одному человеку и дорого за это поплатился. – Этот укол предназначался скорее мне же, чем Говарду. Нельзя забывать о своей цели! Я провел по бритой голове, лишний раз освежая память.

Говард собрался с мыслями.

– Не хочешь – не отвечай, но ты правда сын человека?

– Человека, которого убил, – недвусмысленно намекнул я.

Он хрипло посмеялся, отчего я оторопел. Вдобавок Говард театрально насупился и напряг перед собой руки.

– Человека, которого убил, – спародировал солдат мой бас.

В голове не укладывается. Не страшно ему насмехаться над акаром?

– Ладно, прости, – быстро одернул себя Говард. – Просто сразу вижу, когда пытаются нагнать страху.

– Я правда убил отца. Человека. – Голос выдал мое возмущение

– Слышал. – Солдат опять умолк, подбирая слова. – Ты же воплощаешь ярость, так?

Я кивнул.

– Как-то это нелогично. Ярость больше подходит Норе, а тебе – надежда.

Такая прямота почему-то выбивала меня из колеи.

– Что-то ты разговорился, – ушел я от ответа.

Говард протянул мне кожаный бурдюк.

– А вот.

Я принюхался. В ноздри вполз винный аромат с землистой ноткой. На мой вопросительный взгляд Говард только пожал плечами.

– Нервы успокаивает.

Отпив, я вернул бурдюк. Ничего особенного, но этот землистый привкус и горечь был точно поцелуй любимой из прошлого.

– Я ведь тебя понимаю. В детстве был толстым и робким. Строгий отец держал меня в ежовых рукавицах и учил не показывать страх. Кричать, драться, кусаться, чтобы никто лезть не смел, и слабины не давать.

– Мудрый человек.

– Осел, – помотал он головой. – Пил по-черному и рано умер. Так стремился спрятать страх, что им и захлебнулся. В общем, хочу сказать, мне отлично знакомо, как это: из боязни огрызаться на весь мир.

– Ты меня не знаешь, – холодно возразил я.

– Тогда позволь вопрос. После выхода из темницы ты в лагерь не наведывался?

– Меня там больше ничто не держит.

– Что и требовалось доказать. Ты не от злости, а от страха не смог вернуться.

Что-то в душе отломилось, и я вдруг почувствовал, как эти слова – лживые, наверняка лживые! – ловко входят в скважину и отпирают замок. Меня предали, верил я, много лет лгали в лицо, поэтому я и ушел. Почему же тогда доводы Говарда теперь так меня поколебали?

– А что мне оставалось? – гнул я свое. – Мне там не место.

Чьи это слова? Колота?

– Как это не место? Ты там вырос, учился сражаться. Смог разгадать смысл рун, понять, чего добивались твои собратья. Ты акар до мозга костей! Нет, даже не так. Ты – сын своего поселения и можешь подарить всем, с кем жил бок о бок, лучшее будущее. Эрефиэль не зря так в тебя верит. Если кому и под силу объединить наши народы, то лишь тебе, акару.

Я сидел молча, давая его словам осесть в душе.

– Одного в толк не возьму, – продолжил Говард, мешая думать. – Если ты так веришь, что к своему народу больше не принадлежишь, зачем согласился на эту вылазку? Зачем вышел из