Читать книгу - ""Фантастика 2025-28". Компиляция. Книги 1-19 - Дмитрий Шатров"

к моему огромному сожалению, износился и пришел в негодность. Но я не оставляю надежды его отремонтировать. Я уже связывался с несколькими инженерами в Перми и Москве. Они очень заинтересовались…

– Вы обещали легенду, Максим Игоревич! Легенду про Свечную башню. – А этот звонкий голос ее – Мирославы. Разумовский ей что-то обещал. Или не только ей, а она просто напомнила?

– Это скорее история, а не легенда, Мирослава. – К ней он обращается, как ко взрослой, и это приятно. Аж в животе щекотно. – Я узнал ее из архивных записей. Специально ездил за ними в Чернокаменск.

Значит, архивные записи существуют. Значит, она на верном пути. Возможно, прямо сейчас она на том самом пути, которым тринадцать лет назад прошел Разумовский.

– Огонь на смотровой площадке зажигался редко, лишь по очень важным поводам. Была в приюте такая вот традиция. Агния Горисветова, основательница приюта, выбирала самого достойного из своих воспитанников, и ему выпадала особая честь – включить механизм и всю ночь поддерживать огонь на смотровой площадке. На целую ночь он становился символом. Светочем!

Светоч… Где-то она уже слышала это старомодное слово… Слышала не от взрослого, а, кажется, от ребенка. Надо подумать, вспомнить. А пока нужно слушать дальше. Не каждый раз подсознание преподносит такие подарки.

– И свет этот был виден за тысячи километров! – Галка хихикает, Лисапета шикает на нее.

– За несколько километров, пожалуй. – В голосе Разумовского чувствуется улыбка.

– А что становилось с ними потом? – спрашивает невидимый Артем.

– С кем?

– Со светочами. Что с ними становилось потом, когда наступало утро?

Разумовский отвечает не сразу. В молчании его чувствуется некоторая неуверенность, словно бы ему задали очень неожиданный вопрос, на который у него нет ответа.

– А что с ними могло стать? – На помощь приходит Лисапета. – Утром спускались вниз, получали, наверное, какой-нибудь поощрительный приз из рук директрисы. Вот и все дела!

– А ведь ты, Артем, прав! – В голосе Разумовского растерянность. – Мы не знаем, как в дальнейшем складывалась судьба этих детей. Я выясню… Я списался с одним коллекционером из Чернокаменска. Он коллекционирует старинные записи, чертежи и дневники. Знаете, он обещал дать мне почитать дневник самого Августа Берга! – Теперь в голосе Разумовского слышится кристальный, ничем незамутненный восторг от предстоящего. – Берг бывал в Горисветово не только во время строительства башни, но и незадолго до своей смерти. Как раз во время исчезновения… – Наступает неловкая пауза. Очевидно, что Разумовский в запале сболтнул лишнее, непредназначенное для детский ушей.

– Кто исчез?! – Один вопрос в два голоса: ее и Артёма Морозова. – Кто исчез, Максим Игоревич?!

– Никто! – Голос Лисапеты гремит под сводами Свечной башни, отгоняя от Разумовского любопытных ребят с их глупыми вопросами.

– Никто. – Разумовский снова улыбается, но Мирослава чувствует неискренность. До сих пор он был кристально-прозрачный, а теперь вот отчего-то помутнел.

– Куда девались дети из приюта? – Хочется спросить Мирославе. Не тринадцатилетней девочке, а нынешней, прошедшей горнила психоанализа. – Почему так мало сведений о воспитанниках? И что стало с самой Агнией Горисветовой?

Но радиопостановка закончена, ответом ей становится тишина. Та особенная форма тишины, которая не успокаивает, а пугает. Самое время открыть глаза, но Мирославе страшно. Не взрослой, прошедшей горнила психоанализа женщине, а маленькой девочке.

Тишина нарушается шепотом.

– Раз… два… три… четыре… пять…

И мертвенное дыхание холодит затылок…

– Я иду искать. Кто не спрятался…

…Кто не спрятался, тот мертв!

Ее плеча касаются… Ее запятнали… Она не смогла спрятаться и теперь она…

Мирослава одновременно закричала и открыла глаза. Отбиваться и убегать она будет потом, сейчас главное понять, от кого убегать, чья рука сжала ее плечо и не пускает, кто шепчет ей в ухо:

– Мирославовна, не кричи…

Мирославовна. Только один человека в Горисветово называет ее этим нелепым именем. Только один человек настолько прост и незамутнен, что может позволить себе такую вольность. АЛёшенька!

– Лёха! – Мирослава крутнулась, уворачиваясь от этой бесцеремонной хватки. Уворачиваясь и одновременно удивляясь происходящему вокруг.

Она больше не слушала радиопостановку, сидя на своем уютном диване, она снова стояла перед Свечной башней. Босая, дрожащая то ли от страха, то ли от холода.

– Мирославовна, не кричи.

АЛёшенька нависал над ней. Нависал и таращился. В темноте его глаза отсвечивали желтым, как у кота. Так ей показалось. Наверное, с перепугу и от неожиданности.

– Почему? – спросила она. Тоже от перепуга и неожиданности, не иначе.

– Она здесь… – АЛёшенька приложил указательный палец к губам.

– Кто?

– Хозяйка свечей. Ты чувствуешь? Когда я подхожу близко к башне, я начинаю чувствовать.

Мирослава не чувствовала ничего, кроме холода и нелепости происходящего. Даже страх отошел на второй план. Разбираться нужно в себе, а не с какой-то там мифической свечной хозяйкой.

– Так не подходи к ней близко, – прошептала она зло. Нужно убираться, пока кто-нибудь из обитателей усадьбы не заметил их с АЛёшенькой, топчущихся в ночи перед заколоченной башней. – Чего ты сюда таскаешься?

– А ты? – спросил он так же шепотом, а потом виновато улыбнулся: – Я не могу не приходить. Меня тянет. Голос вот тут. – Он постучал пальцем себя по виску.

– Какой голос, Лёха? – Как бы зла и напугана она не была, но называть его АЛёшенькой теперь казалось ей неправильным.

– Считалочка. Она считает – ты идешь. Или стоишь с закрытыми глазами. Чаще стоишь. Правда, Мира? – Кажется, он тоже решил называть ее как раньше, как в далеком детстве. – Это прятки… Мы в них играли…

Мирослава помотала головой.

– Я не играла ни в какие прятки, Лёха!

– Играла! Мы все играли.

– Кто – все?

– Все! Ты забыла, что ли?

Она забыла. Она слишком многое оставила за запертой дверью каморки с ментальным хламом. За ненадобностью. А теперь вот оказывается, что зря, что без четких воспоминаний страшно и опасно, потому что всегда лучше знать наверняка, кто тебе враг, а кто друг. Лёха точно не враг. На друга он уже не тянет, но в детстве…

– Я забыла, Леша. – Мирослава кивнула. – Кажется, я очень многое забыла.

– А я тоже сначала забыл, а теперь вот начал вспоминать. – Он поморщился, потер затылок. – И вот тут стало болеть сильнее.

– Где? Покажи!

Чтобы разглядеть Лёхинзатылок,