Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

Пузырек с бурыми кристаллами мирно покоился в кармане пиджака. Вениамин достал его и еще раз посмотрел на свет. Ну ничего особенного: марганцовка, как марганцовка. Но попробовать стоит, хуже уже не будет.

Включив электрический чайник, Косяков с^ал рыться в кухонном шкафу. Всюду виднелись следы обыска, учиненного Аликом, но до заветной банки с клубничным вареньем мышь все же не добралась. Вениамин, не спеша, заварил чай, вывалил в треснувшую еще раньше от неумелого мужского обхождения стеклянную вазочку варенье и фальшиво приветливым голосом пригласил гостя к столу.

Дважды звать не пришлось. Алик бесшумно возник на пороге кухни, и Косяков в очередной раз подивился звериным ухваткам своего соседа. Смотреть на Алика он избегал, хотя уже и мог бы привыкнуть к его облику. Опущенный на пол взгляд невольно остановился на мышином хвосте, и Алик, словно почувствовав это, деликатно убрал хвост под стул.

— Вот видишь, — хрипловатым ломающимся баском проговорил Алик, плотно усаживаясь за накрытый к вечернему чаю стол, — чего нам делить-то? Нечего делить, — ответил он самому себе и придвинул вазочку с вареньем. — А говоришь сладкого нет, — укоризненно попенял он. — По-че-стному-то лучше будет.

Косяков завороженно смотрел на чашку Алика. Перед тем, как позвать мутанта на кухню, он не поскупился и бросил в чай не две крупинки, как советовал Бершадский, а все, что было в пузырьке. Цианид растворился мгновенно, и Косяков щедро добавил туда же еще и четыре ложки сахарного песка — для дела ничего не жалко. Теперь оставалось только сидеть и ждать.

Пить чай Алик не спешил. Напряженная поза Косякова, необычность обстановки, казалось, подсказывали ему, что здесь что-то нечисто, и он обеспокоенно повел носом. Усы мыши встопорщились, задвигались маленькие круглые уши, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, Алик успокоился и истолковал все по-своему.

— Ты думаешь, мне хорошо? — обратился Алик к Вениамину, одновременно потянувшись столовой ложкой к вазочке. — Мне, может, еще хуже, чем тебе. Сам посуди. Жил себе в подвале, был, как все, и вот те здрасте. Расти начал, соображать, перерождаться. Поставь себя на мое место. Куда бежать, где спасаться? У меня, может, только одна надежда осталась, что ты поможешь. Или лучше в мышеловке жизнь самоубийством кончить? — Алик саркастически хмыкнул и съел полную ложку варенья, на усах повисла тяжелая сладкая капля. — Ну, чего молчишь? Не нравлюсь? Ты ведь тоже не красавец, учти. Хвоста нет, морда голая, зубы порченые, вон, очки нацепил, что ты без этих стекол? Крот и только.

Пока Алик произносил этот монолог, Косяков мужественно молчал. Пусть говорит. Вот сейчас он выпьет чай, и конец мучениям. А вдруг не подействует?

Алик доверительно продолжал.

— Бояться всего надоело. Кошка зашла в подвал — бойся. Кусок колбасы нашел — тоже бойся, вдруг отравленный. — При этих словах Косяков испуганно вздрогнул, но Алик успокаивающе махнул лапой, мол, чего там, дело житейское. — Полез дыру прогрызать, до пищи добираться — опять бойся, вдруг чем в углу завалит. Страшная жизнь, одним словом. А у тебя здесь, — Алик оценивающе оглядел кухню, — красота! Холодильник не мышеловка, дверцей не придавит. В шкафах — крупы всякие, хочешь так ешь, хочешь — вари, чтобы помягче было.

— Что же, лишь в жратве и счастье? — не выдержал Косяков. — Неужели больше ничего и не надо?

— Отчего же, — Алик смущенно моргнул маленькими глазками. — Диван еще один надо, потом ковер на пол, а то холодно. Телевизор цветной, я у соседей твоих видел, не то что у тебя, черно-белый.

Косяков благородно скрестил на груди руки. „Животное, — подумал он. — Разговаривать научился и возомнил. Диван ему, телевизор, а о духовном ни слова. О деле — молчок. Да и какое у этого мыша может быть дело? Дырки в полу грызть?". Вениамин почувствовал себя очень уверенно. Страх исчез, осталось любопытство, смешанное с гадливостью. „Не травить его, что ли? Пойти, скажем, завтра в биологический институт, пусть забирают, исследуют. Это даже забавно — говорящая мышь. Нет, так опять хлопот не оберешься. Пусть пьет чай, завтра Бершадский придет, поможет от тела избавиться".

Задумчиво Алик поболтал ложкой в чашке и опять потянулся к вазочке. Искоса наблюдавший за ним Косяков вдруг уловил в выражении мышиной морды что-то невыразимо грустное и неожиданно подумал, что говорил-то Алик от души. Да и о чем возвышенном и вечном может думать мышь из подвала? Ей бы наесться вволю, а потом уж все остальное. Алик взял в лапу чашку. Вениамин приподнялся над стулом, словно хотел остановить его, но было уже поздно. Алик сделал громкий большой глоток.

Луна тащилась за Косяковым, словно привязанный за веревочку желтый воздушный шарик. Сгоряча Вениамин отмахал две автобусные остановки и даже не заметил этого — в ушах все еще стоял предсмертный, полный звериного ужаса вопль Алика. Косяков помотал головой, желая избавиться от наваждения, но так и не смог изгнать из памяти судорожно ползущую по столу серую лапу с черными, будто наманикюренными когтями. Мышь рухнула в просвет между столом и плитой, полностью перекрыв узкий спасительный проход, и Вениамин еще минут пять стоял у окна, не решаясь перешагнуть через слабо подергивающееся тело. Как он очутился в прихожей, как выскочил за дверь собственной квартиры, Косяков не помнил, да и не хотел вспоминать.

К ночи мороз стал сильнее, зато ветер утих. Только сейчас Косяков обнаружил, что оставил дома перчатки, и сунул зябнущие руки в карманы.

Ни за что он не вернется обратно, ни за что. По крайней мере не сейчас. Только бы Бершадский не отправился куда-нибудь к друзьям. Да нет, спит, наверное, Бершадский, напившись черного, как деготь, вермута, и видит сны, а вот Вениамину опять приходится колесить по городу, спасаясь от незванного гостя.

Вениамин со злостью пнул ледышку, и она вылетела на пустую дорогу, вертясь и сверкая, словно кусок драгоценного камня. В окнах домов горел свет, но на улице было пустынно и тревожно. Вдалеке завыла собака.

— К покойнику, — слабо прошептал Косяков и прислушался. За поворотом едва различимо послышался шум мотора.

Проспавшийся за вечер Борис принял Косякова без удивления. Почесывая свалявшуюся бородку и позевывая, Бершадский провел Вениамина в комнату и сел на разобранный диван, приготовясь выслушать. Косяков все не мог успокоиться и нервно ходил по комнате, прикуривая одну сигарету от другой.

— Чего дергаешься?