Читать книгу - "Помещик - Михаил Шерр"

Тот самый Семён Иванович, который прислал письмо в Париж о смерти родителей.

— Очень приятно, — ответил я, пожимая ему руку.

И тут же заметил то, что меня насторожило.

Семён Иванович выглядел слишком хорошо для управляющего почти разорённого имения. Слишком ухоженно и сытно. Его сюртук был дороже моего, сапоги начищены до блеска, а перстень с печаткой на пальце явно стоил немалых денег.

Откуда у наёмного управляющего такое благосостояние? Если имение приносит так мало дохода, что семья живёт во флигеле и влезла в огромные долги, то на что живёт управляющий? И живёт явно не бедно.

«Интересно», — подумал я, стараясь не показать подозрений.

— Семён Иванович, напомните, как долго заведуете нашим хозяйством? — спросил я.

Сашенька после отъезда на учебу в университет в имение носу не казал и подобные вопросы были вполне обоснованы.

— Уже больше пяти лет, Александр Георгиевич, — ответил управляющий. — Ещё покойный батюшка меня нанял, царство ему небесное.

— Я помню. И как дела?

— Дела? — Семён Иванович развёл руками. — Да что толку скрывать, Александр Георгиевич. Плохи дела. Хозяйство в упадке, доходов никаких, долги большие. Вот я и письмо-то вам писал — приезжайте, мол, разбираться.

Говорил он правильно, но что-то в его тоне мне не понравилось. Слишком уж уверенно он держался для человека, который должен отчитываться перед хозяином.

— Хорошо, — сказал я. — Завтра утром всё обсудим подробно. А сейчас покажите мне дом.

Мы вошли во флигель. Внутри было довольно просторно — несколько комнат, высокие потолки. Мебель старая, но добротная. В гостиной горел камин, создавая уют.

Конечно, удобств в современном понимании не было никаких. Воду носили из колодца, освещение — свечное, отопление — камины. Был теплый нужник с выносным горшком и уборная, находившаяся во дворе.

На кухне рядом со столовой основательная русская печь, которая наверное выполняла ведущую роль в обогреве флигеля. Камины в России это баловство, так для антуражу.

В целом по меркам XIX века дом был вполне приличным. Главное — здесь можно было жить.

— А где я буду спать? — спросил я.

— Располагайтесь лучше в спальне покойного батюшки, барин, — ответила Пелагея. Внутри дома похоже хозяйка она. — Там всё готово, но ежели желаете, то можете и в вашей юношеской.

Батюшкина спальня была небольшой, но уютной комнатой с большой кроватью и шкафом. Окно выходило в сад, откуда доносился запах цветов и трав. Поэтому я решил расположиться в ней.

А в моей бывшей, небольшой, но тёплой комнате, расположенной рядом, я временно устроил Вильяма. Он сегодня будет один служить мне, Степан остался ночевать у матери в деревне.

— Ужин будет готов через час, барин, — сообщила кухарка.

— Хорошо. А пока я хотел бы осмотреть хозяйство.

— Сейчас темнеет, Александр Георгиевич, — заметил Семён Иванович. — Может, лучше утром?

— Нет, сейчас. Хотя бы бегло.

Мы вышли во двор. Хозяйственных построек было немного — конюшня, где стояли три старых лошади, сарай с запасами сена, погреб, ещё несколько сараев поменьше. Поразило полное отсутствие сельхозорудий. Не было даже вил и лопат.

— Коровы, овцы, свиньи есть? — спросил я.

— Немного, но есть. В деревне у крестьян держим. Многое продали ещё при вашем покойном батюшке.

— А земля?

— Господской запашки сто десятин. Да только обрабатывается плохо. Много мужиков на отхожих промыслах, а оставшиеся свои наделы еле-еле осиливают. Хорошо, что хоть оброка хватает подати платить.

Картина вырисовывалась печальная. Имение было фактически разорено. Никакого скота, барину никаких доходов, только долги.

«Хорошо хоть место красивое», — с грустной иронией подумал я.

Мы вернулись в дом. Кухарка накрыла ужин — простую, но вкусную еду. Щи, каша, хлеб, молоко. Ели мы в небольшой столовой при свете свечей.

Семён Иванович сидел со мной столом — видимо, в этом доме он чувствовал себя почти что хозяином. Это тоже было странно. Он человек конечно свободный и вполне может сидеть за одним столом с господами, но надо вообще-то получать на это разрешение.

— Семён Иванович, — сказал я, решив пока пропустить этот косяк, — расскажите подробнее о долгах.

— А что, Александр Георгиевич, рассказывать? — быстро ответил управляющий, видимо каждую секунду ожидая этого вопроса. — Должны мы много. Государственному заемному банку — десять тысяч рублей, это ещё ничего, долг долгосрочный. А вот частных долгов… — он покачал головой. — Ваш покойный батюшка занимал где только мог. Частных долгов тысяч на пятьдесят, а то и больше.

— У кого?

— Да у всех подряд. У соседей-помещиков, у купцов, у ростовщиков. Даже у какого-то еврея в Бердичеве. Везде оставил расписки. Но это только долги вашего батюшки.

— А доходы какие?

— Да по сути, Александр Георгиевич, никаких. Оброк весь уходит на подати и платежи в банк. Крестьяне еле концы с концами сводят, больше с них не выжмешь. Земля у нас скудная, с неё много не получишь, — управляющий покосился на Вильяма, он сразу же распознал кто это. — Вот только на жизнь хватает.

Семен Иванович обвел кругом руками, как бы разъясняя, на что содержится дом.

— Лес остается только продавать, его уже начали вырубать.

Я слушал и думал о том, что, возможно, зря вернулся в Россию. Может, лучше было остаться в Париже и искать там какую-нибудь работу?

В этот момент в дом ворвалась одна из служанок.

— Барин! — закричала она. — Алексей Васильевич, дядя ваш, прислали молодого казачка! Завтра ближе к полудню прибудут!

Дядя. Алексей Васильевич. Тот самый, который в письме обещал разобраться с долгами и подготовить дела к моему приезду.

«Ну вот, — подумал я, — завтра и узнаем, насколько всё плохо на самом деле».

Глава 4

Только оказавшись в постели в «родном» доме, я понял как устал за эти недели дороги из Парижа, и в каком напряжении был всё это время.

Сначала опасения погони парижских кредиторов. Деньги, которые я им должен на самом деле не велики и надо эти долги погасить в первую очередь. Хотя бы потому, что не известно как еще всё обернется здесь в России. А то, глядишь и обратно в Европу улепетывать придется. Нет, тогда лучше в США. Там точно можно будет начать жизнь с чистого листа. Сменю имя и махну на Дикий Запад.

Эти и подобные мысли были